— Василий, сымай синагогу!
Дворник влез на стул, содрал портреты со стены и бросил в печь.
Цецилия заметила в муже перемену, взяла его за руку:
— Тебе немножко легче? — спросила она.
— Немножко? Да!
— Константин Константинович говорил, что он прописал тебе прямо волшебный рецепт.
— Рецепт? — засмеялся Фишбейн и, осторожно приподняв угол обоев, вытащил бумажку. — На, читай мой рецепт!
И Цецилия прочитала:
Выписка из протокола № 72 „ЦЕНТРОТКАНИ“.
Слушали:
7. О заведующем мануфактурной лавкой „Центроткани“ гр. Фишбейне, А. С.
Постановили:
7. Ввиду неоднократной агитации гр. Фишбейна в помещении лавки, носящей явно контр-революционный характер, объявить ему вторичное предупреждение с указанием, что в следующий раз последует увольнение со службы с доведением о причине таковой до сведения Московской Чрезвычайной Комиссии.
С подлинным верно:
Секретарь: Н. Степанов.
— Арон, они тебя арестуют? — всхлипнула Цецилия.
— Что ты? Это мой рецепт для Юденича! — успокоил ее Фишбейн, пряча бумажку под обои.
— Почему же здесь казенная печать?
— Чтоб у Троцкого вскочило столько чириков, сколько рублей мне стоила эта печать!
Если б кто нибудь сказал Фишбейну, что Траура арестуют, он посмеялся бы над этим чудаком. Когда Додя получил повестку от следователя Ревтрибунала, Фишбейн позвал сына в кабинет и посадил его перед собой:
— Что бы тебя ни спросили, ты сперва подумай, а потом отвечай, — учил он Додю. — Имей в виду, что ты должен говорить голую правду; только не говори, что Траур бывал у нас дома. Скажи: Сузи заходила, а он заезжал за ней. И лучше много не болтай. Ответь: — не знаю, не видал, и молчи! Понял?
— Понял!
— Что понял?
— Буду молчать!
— Осел! Будешь молчать, — тебя посадят! Я тебе русским языком говорю: говори сколько хочешь, но не выговаривай все! Понял?
— Понял!
— Повтори!
Додя испуганно посмотрел на отца, заморгал глазами и заплакал. Цецилия услыхала, распахнула дверь и закричала:
— Ты оставишь ребенка в покое или нет? Не то что успокоить его, он доводит его до слез. Прямо сумасшедший человек!
— Кто, я сумасшедший? — обиделся Фишбейн.
— Нет, я сумасшедшая, — отрезала Цецилия, взяла сына за руку и увела его из комнаты…
В одиннадцать часов Фишбейн пришел в «Центроткань». В лавке было холодно, служащие ходили в шубах, в бурках и прятали распухшие пальцы в карманы, Они говорили об отступлении Колчака, спорили и пили морковный чай с сахарином. Фишбейн не знал, радоваться ему — или горевать? Генерал повернул назад, погрома не будет, и это — очень хорошо. Но Фишбейн должен опять служить в «Центроткани» и смотреть, как его собственный товар лежит на чужих полках. Этот товар давно не давал ему покоя. Он велел сложить все куски в отдельный шкаф, часто вынимал их, развертывал и гладил шелковую материю.
— Нет, вы только пощупайте! Видали вы когда-нибудь такой товар?
И служащие божились, что никогда такого шелка не видели, а некоторые недоумевали: кому нужен в такое время шелк? Этот вопрос очень тревожил Фишбейна: дорогой товар лежал в сохранности, никто его не требовал, и начальник хозчасти предлагал уступить его другому учреждению.
Фишбейн каждый месяц производил учет товара, показывал все возрастающую стоимость шелка и оттягивал обмен. У него и без того болело сердце: жены начальников узнали о шелке и брали себе без очереди и нормы на блузочку да на юбочку. Когда Фишбейн отмеривал материю, руки его дрожали, и он горячо желал женам подохнуть до той минуты, пока они наденут платье из его шелка. Он сказал начхозу, что на днях обменяет всю партию шелка на ситец, и начхоз (есть еще на свете добрые люди!) приказал ему не отпускать ни одного вершка шелковой материи.
Фишбейн заглянул в «Известия» и покачал головой:
— Ну и спешку же вы нагнали, ваше превосходительство! — пошутил он над Колчаком. — Говорят, вам хороший пропеллер вставили и пожелали попутного ветра!
Служащие захохотали. За обедом, глотая пшенную кашу, они передали эти слова другим, и сам начальник хозчасти похвалил Фишбейна. Но ему было не до похвалы: он звонил по телефону домой, и Цецилия сказала, что Додя вернулся, плачет и ничего не говорит. Фишбейн насилу досидел до шести часов. Он прибежал домой потный и злой. Додя пил кофе и ел пышки. Снимая в столовой шубу и шапку, Фишбейн спросил:
— Что слышно?
— Ничего! — успокоил его Додя, отхлебывая с блюдечка.