Фишбейн открыл мельхиоровый портсигар и протянул его коменданту, но комендант вынул из кармана курительную бумагу, махорку и стал крутить козью ножку:
— Может, это верно, — заявил он, — только я беспременно должон уплотнять! — и, закурив, он пустил синюю струйку дыма.
— Об этом мы с вами договоримся! — подхватил Фишбейн. — Верьте мне, пока я председатель, вам не будет плохо. Я не люблю, чтобы кто-нибудь мне делал задаром!
Комендант выплюнул дым, вскочил и, напирая ляшками на стол, долго крыл Фишбейна в душу, в кровь и в печенку.
— Что вы? Что с вами, господи? — растерялся Фишбейн и почувствовал, что под ним трещит табуретка.
— Господи, господи! Во! — выпалил комендант и поднес красный волосатый кулак к носу Фишбейна.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Помните ли вы, что происходило в то время? Скрежетали корнями архангельские леса. Кровь отчаянных бойцов орошала землю Украины, Кавказа и Крыма. Из республики еле уносили ноги генералы, адмиралы и батьки. Американские и европейские корабли покидали негостеприимные берега. Флаги — эти кумачевые огни революции — ярче играли в советской стране. Ленин подымал руку на новых недругов: на голод, холод и разруху.
В те дни Цецилия получила письмо. Оно было написано на серой бумаге, и буквы скакали на нем, как галки. Она позвала Додю, он взглянул на письмо, сказал:
— Конечно от папы! — и стал читать:
Дорогая Цилечка!
Я слава богу живъ и здоровъ. Погода стоитъ теплая и у меня въ буркахъ сильно потѣютъ ноги. Я все уже обдѣлалъ и голову даю на отсѣченiе, что до меня никто столько вагоновъ не закупалъ. Можешь спать спокойно; мукой, картофелемъ и капустой мы обезпечены на два года.
Ты пишешь, что хочешь мѣнять старье на масло, — такъ мѣняй! Здѣсь масло на дензнаки не продають, а ситецъ я вымѣнялъ. Если ты попдешь въ деревню к нашей молочницѣ одѣнь шерстяные чулки, теплые кальсоны и накутай на себя побольше. Въ вагонахъ ужасный сквознякъ и холодные клозеты.
Цѣлую тебя и Додю. Твой Аронъ.
Р. Б. Мои полосатые брюки не мѣняй, их можно залатать и носить на службу!
У Цецилии сердце не камень, — она прослезилась:
— Такой человек, такой человек! Обо всем помнит, Все в семью несет. Обойди всю империю, такого мужа не найдешь!
Додя положил письмо на стол. Он знал, что в таком состоянии мать становилась доброй, и попросил у нее денег. Она вынула из фартучного кармана синюю пятитысячную кредитку.
— Я тебе недавно давала! У твоего отца не банкирская контора!
— Давала по пятачку! На это нельзя в кафэ сходить! — возразил Додя и выпросил у матери еще десять тысяч.
Он был не в своей тарелке: его бездельничанью пришел конец. Утром он читал лекцию в девятом караульном батальоне, обучал красноармейцев русской литературе и добросовестно рассказывал об Антиохе Кантемире. Слушатели плохо понимали этого сатирика. Может быть, Додя сам не понимал! Но числясь на действительной военной службе и получая паек, он не хотел думать об этом. У Доди был помощник — Петька, который организовывал батальонную библиотеку и покупал книги. Додя ему завидовал, потому что Петька толково вел дело: и люди и сам не в обиде!
Вечером Додя работал в домовой конторе. Отец оставил ему штамп и печать. Додя возился с продовольственными карточками, выдавал удостоверения и, как секретарь домкома, принимал жильцов. Другой раз кто-нибудь из них закипятится, прибежит, вот-вот от Доди клочья полетят, — но где тут! потопчется на месте, высморкается и тихонько пойдет. Еще похвалит: мол, тяжело вам, Давид Аронович, за нас отдуваться! Додя улыбнется, предложит сесть и, как отец, — от него Додя многому научился, — раскроет перед собеседником кожаный портсигар с рассыпной «Ирой».
Додя не мог справиться с комендантом, который продолжал наступление: вселял новых жильцов и контролировал кассу.
— Дьявол, а не человек! — отзывался о нем Лавров. — Так и прет на рожон, сладу нет!
Комендант заставил жильцов по очереди убирать снег на дворе, а с лета подметать двор и выносить мусор. Его пугали удостоверениями со службы, от докторов, из театра, — он назвал всех саботажниками и обещал показать кузькину мать. Кузькина мать — это вам не крестная мама! Жильцы взялись за лопаты и тачки. Они отговорили Додю жаловаться в жилищный отдел: другого назначат, тот не то что уплотнит, а совсем выгонит, — жалуйся кому хочешь!
Во время этих событий один Хухрин не терял мужества, подчинялся коменданту и неотступно следил за ним. Однажды штабс-капитан предложил Доде: