От удивления рэб Залман заслонил лицо руками, словно в него брызгали водой. Цецилия собиралась обозвать мужа сумасшедшим, но в горле у нее запершило, и она закашлялась. Додя вскочил, смотрел на отца, и, — не в обиду будь сказано славному четвероногому, — хлопал ушами.
— На, прочти эту прохладительную писульку, — добавил Фишбейн, передавая Доде письмо, — тогда ты не будешь таращить на меня глаза, как утопленник!
Додя не увидал Сузи. Швейцар сказал ему, что она уехала за-границу и вернется через год. Додя часами простаивал против дома Сузи, посылал к ней посыльных с запиской, и в записке грозил покончить самоубийством. Он пробовал пить вино, — так поступали все поэты в подобных случаях, — но его стошнило; он отправился в притон нюхать кокаин, но в последний момент испугался и вернулся домой. Его жизнь опрокинулась, как раковина, он улиткой ползал под ней и натыкался на холодные стены. В отчаянии Додя последовал настойчивому совету матери: перестал отказываться от домашнего обеда и подарков доктора Карасика. Перед ним зарозовела полоска надежды: он женится, издаст свои книги, прославится и уедет путешествовать. Он разыщет Сузи, придет к ней, она бросится к нему, знаменитому, но Додя, — тут он скрещивал руки на груди, — оттолкнет ее и попросит вернуть свои письма. Однажды Додю встретил Карасик, пригласил зайти к нему, и долго говорил с Додей о литературе. После этого Додя часто заходил к доктору, стал присматриваться к Берточке и, к своему удивлению, заметил, что она не низенькая, что ноги ее совсем не кривые и нос вовсе не приплюснут. Она играла ему на пианино, пела «Белой акации гроздья душистые» и хвалила Додины стихи. Доде нравилось, что она неопытна в флирте: он дарил ей цветы и учил ее целоваться взасос. В судный день он обнял ее, приложился губами к ее уху и прошептал:
— Бертона! Будь моей Дездемоной!
Свадьбу назначили на второе января тысяча девятьсот двадцать третьего года. Неизвестно откуда появились тетки, сразу начали наступление по всему фронту и быстро приготовили две комнаты для молодых. Вдовый Карасик попросил Цецилию закупить все необходимое к свадьбе. Утром она отправлялась с тетками в бывший пассаж Солодовникова, и к обеду ее свита возвращалась с бесчисленными свертками и картонками. На третий день в гостиной не было свободного места. Тогда пришла портниха и белошвейка со своими мастерицами, и все принялись мерить, кроить и шить.
Старшим шафером был назначен рэб Залман: он получил за сватовство пятьсот рублей золотом и, кроме того, ему сшили новый сюртук. Шамес то и дело отряхивал сюртук, показывал всем шелковую подкладку и просил у бога горы счастья для отца невесты. Вторым шафером был Петька. Он носился между лавкой отца и квартирой Фишбейна, подвозил на подводах продукты, и Степан Гордеевич в неделю сделал месячный оборот. Свадебный ужин готовил главный повар из «Ампира». Когда он надевал белый колпак и вынимал провизию, тетки следили, чтоб он не воровал, и, забыв о своих намерениях, удивлялись его кулинарным фокусам. Луша, недовольная удачами конкурента, строила ему каверзы, но повар каждый раз уличал ее на месте, и тетки грозили ей самосудом.
В день свадьбы Додя надел смокинг с атласными отворотами, белый галстух и белые перчатки. Мать оглядела его со всех сторон, сняла с его брюк ниточку и похвалила:
— Смотрите, какой он красавец! Берта, — чтоб она жила сто лет, — и не думала о таком муже! Не зря за такого мальчика дали столько бриллиантов!
Фишбейн не ходил ни в магазин, ни в домком. На своем веку он много перевидал свадеб, свою свадьбу справил так, что о ней напечатали в «Московском Листке»; но Додиной свадьбой, которая, по обычаю, устраивалась за счет отца невесты, Фишбейн намеревался затмить все бывшие и грядущие свадьбы:
— Убирайте, тащите, хлопочите! — торопил он теток. — Я хочу, чтобы все до смерти помнили, как Арон Соломонович женил своего сына!
В четверг, в семь часов вечера, рэб Залман в последний раз осмотрел столы, уставленные обеденными сервизами с графской короной и корзинами хризантем. Петька приколол к левому борту пиджака флер д’оранж, тетки надели фартуки с кружевными нагрудниками, и повар крикнул Луше:
— Даешь огонь! Живва!
В течение часа лифт подымал гостей на пятый этаж. Гости, ослепляясь электрическим светом и роскошью сервировки, торжественно вступали в комнаты. Рэб Залман принимал от них подарки для молодых и провожал в гостиную, где их по положению и по цене подарка встречали хозяева. Женщины немедленно перещупали и оценили вплоть до нижнего белья приданое Берточки. Мужчины окружили Додю — будущего финансового туза, — и предложили ему две-три сделки. Шпильман отвел в сторону Фишбейна и передал ему пачку денег: