— Откуда они все узнали? — тихо спросил его Фишбейн. — Это не домовое заседание, а домовая революция!
Краснея и спотыкаясь в цифрах своей выписки, Лавров доложил о состоянии кассы. Ему задали вопросы, он сбился с толку и стал божиться, что он честный гражданин. Рабинович лишил его слова. Большинство голосовало за предложение рабочей фракции:
«Считать деятельность домкома, а в частности, председателя, казначея и управляющего домом, неудовлетворительной. Для принятия дел от домкома выбрать комиссию в составе трех лиц».
Когда приступили к выборам, Рабинович пояснил, кто пользуется избирательным правом. Члены домкома остались за бортом. Петька вытащил удостоверение «Всерокомпома» и протянул его председателю.
— Бумажка важная! — одобрил Рабинович. — Покажите, гражданин, ваш профбилет?
Фишбейн покинул залу, за ним потянулись члены домкома и многие из старых жильцов. Ключи от домовой конторы еще находились в руках Хухрина, он отпер дверь и пригласил в контору разбитых на-голову соратников:
— Кончено! Мы уже — нетрудовой элемент! — злобно произнес Фишбейн. — Интересно знать, что товарищ Рабинович живет по законам, или выдумывает свои?
— Что и говорить, — зубастый жиденок! — поддержал его Лавров.
— Нэп — приемный сын Ленина, — продолжал Фишбейн. — Мы — законные дети этого сына. Мы подсобляем ставить страну на ноги…
— Посадят, куда надо, — мрачно заявил Петька, — а потом доказывай, что не верблюд, а заяц!
— Петя, ты еще молод. Мы подсчитаемся, пополним сумму, — верно, Степан Гордеич? И надавим, где надо!
Лавров крякнул, посмотрел на членов домкома, — они молчали. Он снял шапку, перекрестился:
— Слава те, господи наш, миновала чаша сия! — громко произнес он. — А денег я не дам!
— Позволь, Степан Гордеич! Как же насчет лавки? Моя идея, твоя фирма — оба в ответе!
— Что ты, Арон Соломоныч, бога побойся! Кабы не ты, пошел я на такое дело? Да, опять наседал на тебя свой брат-яврей, — разберетесь!
— Я говорил тебе не раз: еврей еврею рознь!
— Будьте здоровеньки! — попрощался Лавров, пошел и позвал с собой сына.
— В такой критический момент такое отношение к делу! — крикнул ему вдогонку Фишбейн. — Довольно стыдно!
Бывшие члены домкома согласились с Фишбейном, кисло улыбнулись, и пожали ему руку. Когда он принялся излагать план наступления на новое правление, они по одному, по двое отступили за дверь. Один Хухрин не ушел из конторы, стоял перед Фишбейном на вытяжку и уверял:
— Разрешите доложить! Вы победите! Такие люди, как вы, не сдаются!
— Господин капитан! Один в поле не воин! Нас еще ничему не научили большевики! Смотрите, как они сегодня нас обработали, мы и ахнуть не успели! Все хороши до черного дня: я десять лет считал своим приятелем Лаврова, я верил в него, как в божию мать, а он убежал от меня, как чорт от ладана!
— Осмелюсь заявить: Степан Гордеич погорячился. Завтра успокоится, все будет в порядке!
— Эх! — отмахнулся Фишбейн и взял со стола чернильницу в серебряной оправе, которую пять лет назад купил для домкома у «Мюра и Мерилиза». — Заприте и сдайте ключи!
Фишбейн вышел и вздохнул. Может быть, так вздыхают короли, когда их престол переходит к другому? Мысль о том, что в кассе домкома имеется недочет, и что за этот недочет придется отвечать, именно, ему, председателю домкома, угнетала его. Он знал, что будет бороться, будет бегать к приятелям, но был уверен, что это ни к чему не приведет. Даже если бы ему удалось отвоевать свои права, то вряд ли он сохранит их надолго: у Ступина или Рабиновича, наверно, связи покрепче, чем у него, Фишбейна.
Навстречу ему шел Василий. Дворник нес колокольчик и графин. Он покосился на Фишбейна и прошел мимо.
— Ты что ж, не узнаешь?
— Узнаем-с! — обернулся дворник и остановился, не снимая шапки.
— Кого избрали председателем?
— Ступина!
— А Рабинович?
— Они отказались: делов у их много, не можут!
— Скажите, какая цаца! Делов у всех много! А с чего он ораторствовал на собрании? — спросил Фишбейн и вынул пять рублей. — На-вот на чаишко!
— Покорно благодарим-с!
— Ну, ты, например, доволен Ступиным?
— А то как же! Сказывал, — комнату дадут!
— Болтун! Где же он достанет комнату?
— Объяснял, дескать, в вашей квартере!
— Ка-аак? — поперхнулся Фишбейн и подпрыгнул на месте.
Василий и рта не успел открыть, как Фишбейн повернулся, вбежал на крыльцо и скачками стал подыматься по лестнице. Он бежал, не оглядываясь, по пути потерял калошу, поднял ее и с калошей в руке поскакал дальше. Дворник разжал кулак, посмотрел на пятерку, посмотрел вслед Фишбейну: