— Возьми эти деньги, — попросил он жену, вбежав в спальню, — и отнеси этим кровопийцам! Пусть они подавятся моими рублями. Господи, почему я не уехал за границу? Разве там поступают так с купцами?
Цецилия положила деньги за блузку и, окинув мужа недобрым взглядом, ушла. Фишбейн запел от радости, вспомнил, что не обедал, и велел Луше разогреть суп и жаркое. Он положил на тарелку маслин, — они были мясистые и жирные, — и с наслаждением уничтожал одну за другой.
— А не могут ее обсчитать? — подумал он. — В курсе она ничего не понимает! Потом они не станут со мной разговаривать: получили и кончено! Как же быть?
Он совсем забыл, что у него во рту косточка, и проглотил ее:
— Ой! — воскликнул он, откашливаясь. — От этой жизни можно подохнуть! Нашел кого послать: жена — тоже человек!
Он побежал в переднюю, накинул на себя шубу, и никак не мог найти шапки. Он шарил на вешалке, заглядывал под нее, искал в столовой, в кабинете, достал с гардероба картон, развязал его и надел соломенную шляпу. Он столкнулся с Цецилией в подъезде. Она обдала его горячим шипеньем:
— Сумасшедший, сними шляпу!
Через неделю Фишбейн разгружал гостиную. Мебели было много, он не знал, куда ее девать, и Луша поставила мебель в коридор и в кухню. Золоченые ножки кресел (фамильная гордость!) торчали из кучи дров, — обитый парчей диван лежал вверх ножками в передней, ломберный столик был прижат в угол подле раковины. Когда Луша, подавая на стол, тащила из кухни по коридору кастрюлю со щами или несла самовар, Цецилия шла за ней следом и ежесекундно кричала, чтобы она была осторожна, и, сохрани бог, не капнула на мебель.
— У Ступина болит голова о каких-то приезжих, — рассказывал Фишбейн жене, — будто бы они ночуют на вокзале. Спрашивается, зачем они ехали в Москву? Пусть едут обратно и ночуют там, где ночевали! Из-за них должен страдать я, а не Ступин! Хороший благотворитель за чужой счет!
Ключ от гостиной Цецилия сдала в жилтоварищество. Управдом осмотрел комнату, маляр побелил потолок, подклеил обои, и в комнату переехал Василий со своей семьей. Открыв дверь, Цецилия увидала его с мешком за спиной, за ним — Кирюшку в отцовских валенках и с клеткой, в которой билась канарейка, а за Кирюшкой — жену Василия с грудным ребенком на руках. У Цецилии потемнело в глазах, — Фишбейн проводил жену в спальню и уложил на постель. У него сердце лопалось от злобы, но, весело потирая руки и подмигивая дворнику, он говорил:
— С новосельем, товарищ Василий! Моя жена велела спросить: вам не помешают наши ореховые тумбочки?
Василий развязал мешок, вытащил из него подушки, рваное одеяло и белье. Он согласился, чтобы тумбочки стояли в его комнате. Фишбейн пожал ему руку, помог приколотить гвоздь для клетки и дал Кирюшке денег на ириски. Его гостеприимство перешло границы: он принес из столовой стул для жены дворника и уговорил ее выпить стакан молока. Василий побежал в дворницкую за остальными вещами, Кирюшка поскакал к моссельпромщику, ребенок уснул, и Фишбейн на цыпочках ушел от своих жильцов.
— Я — несчастный человек! — произнес он, садясь возле лежащей жены. — Кого мне поселили? На их валенках больше грязи, чем в приличной мусорной яме. У них на руках цыпки, по ним, наверняка, бегают вши, а они будут лазить в одну ванну и сидеть на одном стульчаке со мной. Что я могу сказать им, когда они — мое правительство?
Цецилия отвернулась от него. Фишбейн поцеловал ее в затылок:
— Я пойду в магазин, — проговорил он, — там у меня тоже война!
Цецилия лежала и тихо всхлипывала. Она жалела себя, несчастную женщину, у которой разрушали налаженное хозяйство, и впервые разочаровывалась в муже, который сдавал свои позиции и стал за панибрата с дворником. О, если-бы Цецилия была мужчиной! Она бы ни за что не пустила Василия в квартиру, повела бы с ним такой разговор, что ему бы стало жарко! Пусть на нее подали-бы в суд, в милицию, самому прокурору, она до последнего издыхания, как собака, рвала-бы на куски всякого, переступившего порог ее жилища…
Она услыхала голос Луши:
— Барынь! Барынь! Диван ошпарили!
— Что ошпарили? Кто ошпарили? — воскликнула Цецилия и, вскочив с постели, побежала в кухню.
Она с шумом опрокинула в коридоре кресло и зацепилась юбкой за ножку. Луша, бежавшая за ней, распутала юбку хозяйки и с ужасом заметила, что от кресла отскочил кусочек резьбы. Старуха поплевала на кусок, приклеила его и поставила кресло на прежнее место.