— С кем? — испуганно проговорила Цецилия, бледнея и прижимая руку к запрыгавшему сердцу. — Вы с ума сошли!
— Ничего подобного, — начал Шпильман и заметил на соседней террасе чье-то любопытное лицо. — Здесь неудобно говорить!
Цецилия пригласила его в комнату Берточки, села на кровать и приложила носовой платок к глазам. Шпильман запер дверь на крючок, подошел к Цецилии и, сев рядом с ней, спросил:
— Вы не знакомы с вдовой комиссара Траура?
— Сузи? Она? Ой, я погибла, — выпалила Цецилия и хотела привстать.
— Извиняюсь! — удержал ее Шпильман и резким движением опрокинул на кровать.
— Нахал! — прошипела ему в лицо Цецилия, но побоялась крикнуть, оттого что соседи могли услышать. Она напрягла все силы, чтобы подняться, — Шпильман уперся ладонями в ее плечи и не пускал. Она подняла голову и попыталась укусить его за руку, — он придавил ее подбородком.
— Извиняюсь! — во второй раз прошептал Шпильман и, чмокая, стал целовать ее в губы и шею.
— Боже мой! — подумала Цецилия, чувствуя, что Шпильман разрывает ее шелковое трико. — Он настоящий кипяток! — и она перестала сопротивляться…
Фишбейн был, как на пожаре: червонец перепрыгнул через все преграды, бешено мчался в гору, товар окреп в цене, и можно было покупать в твердую. Фишбейн справился с уравнительным сбором, подал жалобу на обложение и надеялся на снижение. Совсем неожиданно, как игрушечный чортик из коробки, выпрыгнул новый фининспектор, ни капельки не похожий ни на Громова, ни на его заместителя, и растолковал Арону Соломоновичу, что такое подоходно-поимущественный налог. Фишбейн пощупал инспектора со всех сторон, намекнул на то и се, — инспектор ухмыльнулся:
— Раз вы такой щедрый, не жалей те в пользу государства. Обложим, как полагается!
Через два месяца Фишбейн получил повестку и удивился ей: сумма была, как раз такая, которую он мог легко заплатить. Он сразу подумал, — не освободиться ли ему от услуг Сузи? С ней дело зашло очень далеко. Правда, он утешал себя тем, что не дал ей вытянуть жилы из Доди и спас его от женитьбы «а ней. Но теперь Сузи влетала ему в копеечку. Если он, пожилой человек, получал от нее приятные судороги, то за это она хотела сесть ему на шею и ехать на нем, как на осле. Он давно бы плюнул на нее, — в Москве было много роскошных женщин, — но Сузи имела связи в советских учреждениях, и это удерживало его от разрыва. Фишбейн незаметно завертелся с ней по ресторанам, скачкам и казино. Он не придавал этому значения, не переступал границ и, наметив определенную сумму, больше не расходовал. Фишбейну было сорок шесть лет, и они давали о себе знать:
— Ресторанный обед это — проститутка, — доказывал он себе, выпивая венское питье: — С виду он румян и приятен, а после него обязательно схватишь какую-нибудь болезнь!
От имен лошадей, от фамилий наездников и от выкриков крупье он страдал головными болями. Больше всего он утомлялся, провожая Сузи домой: она приглашала его к себе, укладывала на диван и оказывала ему высшие знаки гостеприимства, ложась рядом с ним. Он плохо высыпался, нервничал и, стремясь наверстать упущенные дела, совершал ошибки.
Сузи настаивала на том, чтобы он купил ей квартиру; бывая с ним где-нибудь, афишировала их отношения, и ее многочисленные поставщики приходили со счетами к Фишбейну в магазин. Доведенный до белого каления, он объявил итальянскую забастовку: продолжал выдавать за Додю сто рублей золотом и перестал бывать у Сузи.
Ночуя летом в квартире, Фишбейн нередко сталкивался с Рабиновичем в кухне. Они обменивались пустяковыми фразами, Фишбейн пользовался примусом Рабиновича, а Рабинович иногда просил кофейник. Эта взаимная помощь в хозяйничаньи заставила Фишбейна переменить мнение о Рабиновиче: он признался себе, что Рабинович — простой малый и никакой чекой от него не пахнет. Когда Василий и его семья уехали в деревню, квартира осталась на попечении Рабиновича. Фишбейн невольно почувствовал себя в долгу перед ним и несколько раз начинал благодарить его. Смеясь, Рабинович наотрез отказался от роли почетного сторожа и растолковал:
— Это вам кажется, что я охраняю ваши вещи. Собственность вас заела. Никто ваших вещей не тронет. Разве районный фининспектор!
— А вы что-нибудь знаете? — встрепенулся Фишбейн. — Нет, скажите лучше правду!
— А вы не трусьте! Торгуете и торгуйте на здоровье!
Торговать и уметь торговать — это большой фокус-покус! — съоткровенничал Фишбейн и, неожиданно взяв Рабиновича под руку, потащил его в свою комнату. — Уговорить покупателя это большая наука! Возьмите государственный магазин! Налога не платит, соц-страх не платит, аренда — пятьдесят процентов скидки, товар своих фабрик, а везде убыток. Почему? — Он усадил Рабиновича в кресло и продолжал: — Потому что заведующий получает гроши и продает хороший товар с надбавкой в свою пользу нам!