До востребования. Доктору Пинскому.
Карасик положил записку на видное место, взял свой портфелик, надел красноармейскую шинель, фуражку и ушел с черного хода.
На двухнедельный карантин Фишбейна поместили в общей камере № 19. Он положил на угловую нару свою королевскую шубу на горностае, накрыл ее. одеялом, в изголовьи поместил подушку и развязал корзинку, куда жена напихала всего, что попалось ей под руку. Он ел пирожок с морковкой, с умилением вспоминал о Цецилии и присматривался к соседям. В какую компанию попал он? Скупщики краденого, проворовавшийся крупье, содержатели игорных домов, марафоны, карманные воры, шпана, — одни почище других. Он обиделся за себя, за свою известную фирму «Фишбейн и Сын», но получил равные со всеми права и обязанности: в установленные часы ел, пил, гулял, ходил в уборную, в очередь выметал пол, выносил парашу и бегал за обедом и кипятком.
— Хорошо, я виновен! — рассуждал ночью Фишбейн: — Хотя я так же виновен, как товарищ Дзержинский! За что же надо мной издеваться? Что, я привык спать на голых досках? Что, я всю жизнь кушал какую-то баланду? Или пил вместо кофе сплошной цикорий? Это бандитов нужно выпускать на двор под конвоем, — я дальше своей квартиры не убегу! И потом эти разговорчики: кокаин, самогон и разные матери. Того и гляди из-под тебя вытащат шубу или снимут кальсоны, и еще накладут по шее. Мало, что не стащили и не наклали. Могут. Очень даже могут!
После обеда Фишбейн спал до ужина, ночью не мог заснуть и жаловался тюремному врачу на бессоницу. Он играл с уголовными в самодельные шашки и карты, нарочно проигрывая им продукты, смотрел, как они снимали рубашки и ловили в складках белых гостей, тревожился, когда кто-нибудь из них импровизировал эпилептический припадок, и слушал их разговоры о Соловках и Нарыме.
На третий день ввели новую партию. В ней находились два московских адвоката, витебский раввин, ленинградский дьякон, три знакомых коммерсанта и среди них — Яков Шпильман. От радости Фишбейн обнял Шпильмана, поцеловал и повел его на соседние нары, как новобрачную на ложе.
— Вы тоже приехали на «Черном вороне»? — спросил он, придвигая нары Шпильмана к своим.
— Тоже. Ужасная давка. Раввин, полный человек, не выдержал и стошнил!
— Вы не знаете, какое за ним дело?
— Он говорит — донос. Но вероятнее: польская контрабанда!
Дежурный отворил дверь, шагнул в камеру и выпалил:
— Которые с бачками, вы-ле-тай!
Фишбейн попросил Шпильмана посмотреть за вещами, схватил медный бак и побежал с двумя уголовными за обедом. На обратном пути он увидал Петьку Лаврова и окликнул его:
— Давно здесь?
— Вчера прибыли с папандером! Сами не знаем — за что!
— Я определенно ни за что! — громко крикнул Фишбейн и добавил на бегу: — Кланяйся папаше!
На суп все набросились сразу, толкали в бока соседей, черпали ложками, разливали, обжигались и давились. Фишбейн протиснулся к своей группе, хлебал, закусывая черным хлебом, и усердно приглашал Шпильмана к общей миске. Шпильман вынул из порт-пледа солонину и калач, жевал и захлебывал водой. Когда принесли кашу, он вытащил оловянный судок, в котором лежала жареная курица, положил курицу на портплед и подставил судок старшему. Старший положил ему в судок две ложки каши, довольный Шпильман вернулся к своим нарам и заметил, что его жареная курица улетела. Шпильман завопил на всю камеру, но Фишбейн подбежал к нему и уговорил его не подымать шума.
За кашей дьякон поссорился с уголовными. Он, вообще, был забиякой и в тюрьму попал за то, что спьяна избил церковного старосту, приняв его за еврея. Дьякон был дородный, крепко проголодался, и деревянная ложка показалась ему наперстком. Он стянул чумичку, которой разливали суп, и успел два раза зачерпнуть каши. Уголовные вырвали у него чумичку, оттеснили от миски и попотчевали его кулаками в живот. Дьякон расшвырял врагов, как кегли, схватил миску и бегал с ней до тех пор, пока часть каши не съел, а часть не рассыпал по полу.
— Теперь этот верзила хватит горя! — шопотом пояснил Фишбейн Шпильману: — Мир не видал таких разбойников. Удивляюсь, как можно сажать вместе с ними честных людей!
— Каких честных?
— Хотя бы этих почтенных адвокатов!
— Здравствуйте! Почитайте газету: защищали в судах воров, а сами делили с ними добычу!
— Что вы говорите? Но здесь же есть коммерсанты. Это тоже, по-вашему, жулики?
— Жулики, не жулики, а такие, как мы с вами!
— То-есть, как это: та-ки-е? — повысил голос Фишбейн и сам себе сказал: — Ша!