— Наверняка, крушение! — прошептала Цецилия, жмурясь от света.
— Какая навернячка! — отрезал Фишбейн, вставая с дивана. — Крушение, а мы едем! — и он открыл дверь купе.
В коридоре вагона стояли несколько человек, большинство держали руки по швам и не шевелились. В числе их был проводник: очевидно, он шел подметать и остановился с метлой и ведром в руках.
— Что случилось, господа? — спросил Фишбейн. — Мне все уши просвистели!
Ему не ответили. Он повторил вопрос, и проводник, не повертывая головы, сказал:
— Хоронят Ленина.
Фишбейн не знал: уйти ему или остаться. Если он уйдет, могут подумать, что он против Ленина, и, вообще, чорт знает, что может им взбрести в голову. Если он останется, — неизвестно сколько времени будет продолжаться эта музыка, а в коридоре холодно, и легко можно схватить насморк. Он повернулся к купе и сейчас же спросил себя:
— Хочешь за решотку? — и встал, стараясь держать руки по швам и убеждая себя:
— Лучше прочихать два дня, чем бояться две недели!
Он не простоял минуты: паровоз умолк, люди задергались, проводник вежливо опросил:
— Что угодно?
Фишбейн юркнул в купе, рассказал жене, и Цецилия, борясь с дремотой, проговорила:
— Что они хотят? Ведь Ленин умер!
— Он умер! А я не умер давно? — ответил Фишбейн, дрожа от холода и накидывая на себя котиковое манто Цецилии. — Когда в Москве в первый раз произнесли: Ленин, — все купцы всех гильдий уже были живыми покойниками! Мы ходили, торговали, вертели, ругали большевиков, а с нами считались, как извозчик с лошадью! Нам нахлестывали в бока, в зад, под брюхо, и мы тащили свои сани, обходили канавы, глыбы и спотыкались о камешек! Кто-нибудь поднимал нас, когда мы падали? — Фишбейн натянул полы манто на колени, и чувствуя, что теплота разливается по спине, продолжал: — Рабочий класс — это действительно класс! Тронь одного пальцем, другой тебя всей пятерней хлопнет. А мы? Попробуй крикни: «Купцы всех стран, соединяйтесь!» Что выйдет из этого? Мы за конкуренцию друг другу горло перегрызем, друг друга с кишками сожрем. Вот тебе и соединяйся! О нас надо писать книги, нас надо показывать в театрах, в музеях, а то не поверят, что такие люди живут, плодятся, размножаются и думают, что без них весь мир перевернется!..
Повернувшись спиной к мужу, Цецилия спала. Фишбейн посмотрел на ее бедра, укоризненно покачал головой, горько вздохнул и поглядел в окно. За окном вперегонки бежали телеграфные столбы, будки и занесенные снегом сосны. Семафоры опускали и подымали металлические руки, стрелочники трубили в рожок и распускали зеленые флажки. Вдали от полотна толпились каменные домики фабричных поселков с неуклюжими деревянными каланчами, и мелькали деревни с мельницами, которые высоко поднимали черные лапы. Совсем близко выплыла станция с одиноким начальником на перроне, и вся платформа заполыхала в потоках кумача и крепа.
1925—26 гг.
Москва