Пайн кивнула.
– Но тут возникает проблема курицы и яйца. Я знала о существовании Тора до того, как прошла гипнотерапию. Вот почему это могло быть самореализовавшееся пророчество, когда я решила, что именно он похитил мою сестру. На самом деле, он указал на такую возможность во время нашей последней встречи. Но я и сама об этом думала.
Блюм содрогнулась.
– Я даже представить не могу, что оказалась бы в одном здании с таким существом, не говоря уже о том, чтобы с ним разговаривать.
– Он определенно обладает способностью забираться под кожу, – ответила Пайн. – Ловко переворачивает твои слова. Кажется нормальным, даже последовательным, хотя продолжает оставаться чудовищем.
– Жуткое дело. – Блюм вздохнула.
Пайн подумала об огромном мужчине, который так жестоко и страшно отнимал жизни у невинных людей.
– На самом деле, это сильное преуменьшение, – сказала Пайн.
– Так чем живет этот город? – спросила Блюм. – Неужели только туризмом?
– Нет. В шестидесятых открылась шахта и нефтеперегонный завод. Каждую неделю товарные поезда вывозили отсюда тысячи тонн бокситов.
– Бокситов?
– Здесь их нашли в белой глине. Компания «Малкоа» занимается разработкой шахты. Прежде они производили алюминий. Теперь используют руду для изготовления шлифовальных материалов и для гидравлических разрывов пласта, чтобы добраться до нефти и залежей газа. Сейчас благодаря этим разрывам бокситы стали выгодным бизнесом. – Она указала на фасад здания, мимо которого они проезжали. – Музей Гражданской войны «У мальчика-барабанщика». У них хранится форма, флаги, ружья и другие артефакты.
– Приятно видеть, что Гражданская война все еще остается для некоторых источником дохода, – сказала Блюм. – Там, где я выросла, нам о ней так подробно не рассказывали.
– Ну, на Юге это как вторая Библия, – сказала Пайн.
– А где именно ты жила? – спросила Блюм.
– Я покажу.
Дорога, ведущая к ее старому дому, осталась прежней, по большей части, грунтовой, извилистой и пустой, с множеством выбоин.
Блюм огляделась по сторонам. За последнюю милю они не видели ни одного дома.
– А как вы с Мерси развлекались? – спросила она. – Не думаю, что вам часто устраивали детские праздники.
– И у нашей мамы не было машины. Отец ездил на единственной нашей машине на работу на шахту. Поэтому мы ходили пешком. А когда стали старше, на велосипедах. Большую часть времени мы играли во дворе. На выходных мама возила нас в Америкус, где мы покупали продукты на неделю и другие мелочи. Школьный автобус забирал нас прямо здесь, – сказала Пайн, указывая на место перед старым расползшимся дубом. – Мерси исчезла, когда мы учились в первом классе.
У Пайн перехватило в горле, она закашлялась, сбросила скорость, сняла темные очки и смахнула слезы.
– Как давно ты отсюда уехала? – осторожно спросила Блюм.
Пайн ответила не сразу, постепенно пришла в себя и снова надела очки.
– Мы переехали довольно скоро после похищения Мерси. С тех пор я здесь не бывала.
– Ни разу?
Пайн покачала головой.
– У меня не было причин возвращаться, Кэрол.
– Пожалуй, я тебя понимаю. – Блюм ободряюще положила ладонь на плечо Пайн. – Ты говорила, что твой отец совершил самоубийство?
– В мой день рождения. Он засунул дробовик в рот и нажал на спусковой крючок.
– В твой день рождения, – повторила Блюм. – Как ужасно!
– Полагаю, таким странным способом он хотел дать понять, что он обо мне думал. Дело в том, что мои родители винили себя за то, что случилось с Мерси. А потом стали обвинять друг друга. Именно по этой причине они разошлись. Не вызывало сомнений, что оба были пьяны и под наркотиками в тот момент, когда Мерси похитили, а на меня напали.
– Какая же невыносимая вина их наполняла, – покачав головой, сказала Блюм.
Они описали дугу вокруг полуразрушенного дома из бруса, стоявшего в конце грунтовой дороги.
– Он выглядит заброшенным, – заметила Блюм.
– Но это не так, – возразила Пайн и показала на древний «форд», припаркованный за домом.
Он выглядел почти полностью проржавевшим. На крыльце спал толстый черный лабрадор с широким коричневым ошейником.
– Неужели здесь действительно кто-то живет? – спросила Блюм. – Складывается впечатление, что ветер и дождь разрушили дом.
Пайн нахмурилась.
– А сколько разрушенных домов ты видела в глухомани Аризоны? – спросила она. – Люди живут всюду, где только можно.
– Это правда, – не стала спорить Блюм.
Они остановились у маленького двора, вышли из машины, и Пайн окинула взглядом единственный дом, в котором она жила в свои первые шесть лет. Он показался ей меньше, чем она помнила, но ведь так всегда бывает?