Все голоса вдруг смолкли. Тяжелая, недоверчивая тишина надвинулась, готовая взорваться.
— Товарищи, — негромко сказал Ленин и, вытерев со лба пот широкой в ладони рукой, глубоко, жадно вобрал воздух всей грудью. И сразу стало ясно, что он торопился сюда, к ним, на этот митинг, и теперь ему надо перевести дыхание. — Я только что узнал, что у вас здесь существует недоумение: как это я и мои товарищи приехали сюда через Германию? Распространяются даже слухи, будто нас послал Вильгельм. На что рассчитаны эти слухи? На вашу, товарищи, простоту и доверчивость. Но давайте разберемся сами, где тут правда и где ложь…
Он подвинулся к самому краю трибуны и стал объяснять, с какими необыкновенными трудностями столкнулась группа большевиков, поставивших себе целью во что бы то ни стало вернуться в Россию и принять участие в революции.
— Поставьте себя на наше место, — сказал он, — и подумайте, что еще можно было сделать в наших условиях?
Потом он сказал:
— Приехали мы благополучно, но вы — солдаты и знаете, что все могло обернуться совсем иначе. Думаю, что многие из нас были готовы и теперь готовы отдать, если надо, жизнь, но быть вместе с народом, чтобы довести революцию до конца. Правда, буржуазия и помещики склонны считать, будто революция уже закончилась. Временное правительство старается свертывать революцию, тогда как надо ее развивать. Народ не получил еще того, что было целью его борьбы. Мало было свергнуть царя. Надо, чтобы земля была немедленно передана народу без всякого выкупа. Земли помещиков должны перейти в руки крестьян по решению местных крестьянских комитетов. Это одна из самых главных и неотложных задач революции!
Солдаты одобрительно загудели, стараясь ближе подвинуться к трибуне. Этот человек говорил о том, что думали они сами. И он брал самую суть дела.
— Разбирается, — сказал кто-то в толпе.
Ленин поднял руку, и в этом жесте было нетерпение.
— Было бы, однако, ошибочно думать, — сказал он, — что помещики и буржуи сами отдадут вам землю да еще без всякого выкупа. Они нацепили к пиджакам красные значки и говорят: «Мы все, что надо, сделаем. Не беспокойтесь и идите в окопы воевать». Мы должны сказать им: «Нет, мы сами это сделаем. Мы сами возьмем землю. Вам это не под силу!»
— Правильно! — раздалось где-то у самой трибуны.
И все вдруг увидели, что это кричит тот самый цинготный солдат. Он стоял на виду у трибуны, но его как-то уже не замечали. И вот теперь этот крик вырвался у него, по-видимому, совершенно непроизвольно, в полном противоречии со всем тем, что он говорил недавно. И все почувствовали это, и многие невольно рассмеялись. Напряжение, сковавшее зал в первые минуты этой встречи, давно исчезло.
Ленин выждал, когда наступит тишина, и продолжал:
— Народ сломил самодержавие для того также, чтобы покончить с войной, но чтобы действительно потушить войну, необходимо опять-таки взять власть в свои руки, заставить буржуазию всего мира считаться с интересами рабочих, крестьян. Именно в этом состоит самое существо позиции, которую отстаиваем мы, большевики.
В своем потертом пальто, коренастый, крепкий, с широкими плечами, поглаживая ладонью большой лоб, Ленин ходил по маленькому пространству самодельной трибуны и бросал в толпу слова, полные гневной правды. И оттого, что этот человек был тут, рядом, все становилось яснее и проще, делалось зримым, доступным. Они слушали жадно, радостно, как бы насыщая свой ум, утомленный поисками верных и точных ответов на все злые вопросы, которые ставила перед ними жизнь. Этот человек не говорил как будто ничего особенного. Но каждому из них так и хотелось сказать: «А ведь верно, я и сам думал то же». Рассуждая вслух, он как бы заставлял их думать вместе с ним, возбуждал их мысль, ставил вопросы и сам давал на них единственно возможные ответы, выколупывая самую суть. В каждом его слове чувствовались знание дела, опыт, ум. Он явно был хорошо, не по-ихнему, образован, и в то же время в нем не было ничего даже отдаленно барского, такого, что ставило бы грань, проводило невидимую черту между ними. Он был свой! И все они чувствовали это с каждой минутой отчетливее. Прошло немногим больше часа с тех пор, как он тут, среди них, но теперь было дико и странно представить, что еще час назад они, измученные бесплодными поисками правды, озлобленные безвыходностью своего положения, горькой своей судьбой, готовы были растерзать этого человека. Сейчас они пошли бы за ним хоть на смерть, по ясной и прочной дороге борьбы.
Ленин вдруг оборвал свою речь, улыбнулся широко, радостно, азартно:
— Итак, товарищи, революция не окончена! Она продолжается, и мы с вами доведем ее до победного конца. Да здравствует революция!