— Ты не смог бы остановить это, — успокаивающе отвечаю я и смотрю на свою перевязанную рану. Потом ободряюще ему улыбаюсь. — Извини, я предполагала, что сегодняшний вечер может завершиться чем угодно, но только не дерьмовым шоу.
Он задумчиво кивает.
— По крайней мере, дело сделано.
Я издаю недоверчивый смешок.
— Пришлось потушить только один маленький костерок, — отвечаю я, не имея в виду цыпленка.
Джош на мгновение задерживает на мне взгляд, словно точно знает, о чем я говорю, но затем также быстро надевает на лицо маску безразличия и отталкивается от стены.
— Оставлю тебя одну.
Он направляется к двери, но задерживается, будто собирается сказать что-то еще, но потом, должно быть, передумывает. Как только тот уходит, я соскальзываю с тумбы и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на себя в зеркало.
Что, черт побери, мне делать дальше?
Глава 16
Джош
К тому времени, как я выхожу из ванной, кухня уже убрана, а наши родители надевают верхнюю одежду, собираясь уходить. Приятное зрелище, потому что я даже не могу представить, что смогу просидеть весь ужин после всего, что произошло сегодня вечером.
Мама обнимает меня, дрожа в моих объятиях и сдерживая слезы. Когда мы отстраняемся, она касается моей щеки.
— Мне кажется, для тебя это будет замечательно, Джоши.
Я отвечаю молчаливым хмурым взглядом, отказываясь питать ее надежды и мечты обо мне. Если она думает, что этот ребенок и Линси изменят все, она будет разочарована. Я пожимаю руку отцу, ожидая его комментария, потому что он всегда был известен тем, что выкручивал мне яйца, и сегодняшний вечер — не исключение.
— Ты не идиот, если живешь настоящим, Джош, — говорит он, хлопая меня по плечу и притягивая к себе для редких объятий. — Но будешь идиотом, если не поступишь правильно с этой девушкой, слышишь? — Он пронзает меня серьезным взглядом, скидывающим мне на плечи груз ответственности, который я не чувствовал за все время знакомства с Линси.
В этот момент из ванной выходит она. Я прочищаю горло и выпроваживаю маму и папу на улицу, чтобы дать ей немного побыть наедине со своими родителями. Они явно восприняли новость тяжелее, чем мои родители, и мне не нужно, чтобы она чувствовала давление еще и с их стороны.
К тому времени, как мы распрощались, и я поднимаюсь по ступенькам, из дома выходит мама Линси.
— Линси, ты уверена, что не поедешь с нами домой? Думаю, отец Том смог бы прийти утром и поговорить с тобой.
Линси стоит в дверях и неуверенно улыбается мне.
— Я уверена, мама.
Даррен присоединяется к Сью на крыльце и протягивает мне руку.
— Просто помни, что Иисус наблюдает за нами.
— Да, — восклицает Сью, пригвоздив меня угрожающим взглядом. — Линси показала мне свою отдельную спальню, но ты все равно должен помнить, что иметь ребенка вне брака — грех.
— Мам! — восклицает Линси, и Сью мгновенно замолкает.
Они направляются к машине, а я следую за Линси в дом. Закрыв входную дверь, замираю, наблюдая, как она суетится вокруг обеденного стола, поправляет салфетки, которые на самом деле не нужно поправлять. Наклонив голову, разглядываю ее. Черное платье все еще на ней, но туфли исчезли, а волосы в беспорядке. Наверное, от моих действий в ванной.
Господи Иисусе, что это было? Вспышки ощущений ее губ заполняют мысли. Я растерял там весь контроль, моральный и физический. Особенно физический.
Член утолщается внутри джинсов при воспоминании о том, насколько мы приблизились к тому, чтобы вновь соединиться. Чтобы снова почувствовать друг друга. Но она права: ситуация сложная. Жить с ней под одной крышей и держать руки подальше от нее — труднее, чем я ожидал.
Но я не хочу, чтобы она была где-то еще. Хочу, чтобы она жила здесь.
Внезапно вспоминаю, что она сказала сегодня за столом. Медленно пробираюсь в столовую и спрашиваю:
— А что ты говорила о поиске жилья? Я думал, мы уже это обсуждали.
Линси перестает бессмысленно суетиться и смотрит на меня через стол.
— Мы никогда не договаривались, что я перееду сюда навсегда.
— Ты здесь уже месяц, Джонс, — натянуто отвечаю я, наклоняясь и опираясь на стол. — С беременностью нам предстоит долгий путь. Я думал, ты останешься хотя бы до рождения ребенка.
— А что потом? — огрызается она, стискивая пальцами спинку деревянного стула. — Я съеду, когда ребенку исполнится месяц? Год? Когда орешек пойдет в детский сад?
— Почему мы должны выяснять это сейчас? — Я встаю и засовываю руки в карманы, чувствуя, как сжимается грудь.
Она скрещивает руки на груди и сердито смотрит на меня.
— Может, потому, что сегодня я поняла, что еще многого о тебе не знаю.
— Чего, например? — уточняю я, раздраженный тем, что она снова поднимает эту тему, потому что думал, мы уже ее миновали. Я изо всех сил старался открыться ей, насколько это возможно, чтобы она чувствовала себя в безопасности рядом со мной. Чего ей еще, блядь, надо?
— Что, черт возьми, случилось в Балтиморе? — спрашивает она, со свирепым взглядом обходя стол и направляясь ко мне — босая, беременная и душераздирающе красивая.
Я напрягаюсь от внезапной смены темы.
— Ничего, — ворчу я и, развернувшись, иду на кухню за стаканом воды.
Она мягко ступает по деревянному полу следом за мной.
— Не похоже на ничего.
Я достаю из буфета стакан и приставляю его к кулеру на холодильнике.
— Тебя это не касается, Линси. Все в прошлом.
— Джош, — умоляюще говорит она, хватая меня за руку, чтобы привлечь внимание. — Твоя мама смотрела на меня так, словно я ангел, спустившийся с небес и вернувший ее сына из мертвых. Что такого, черт возьми, произошло в Балтиморе, что она так себя вела? Что ты вообще делал в Балтиморе?
— Ничего. — Я отстраняюсь от ее прикосновения, прижимаясь спиной к кухонному столу. — Просто работал, ясно? Работал.
Она удивленно вскидывает голову.
— Не знала, что ты работал где-то еще, кроме Боулдера. Как долго ты пробыл в Балтиморе?
— Какое-то время. — Закрыв глаза, делаю большой глоток воды и добавляю: — Я учился в медицинской школе Джона Хопкинса и в итоге остался там.
Она скрещивает руки на груди и хмуро смотрит на меня.
— Там ты тоже работал врачом скорой помощи?
Я тяжело вздыхаю, чертовски раздраженный непрекращающимися расспросами.
— Нет.
— Тогда кем? — не унимается она, пригвоздив меня выжидающим взглядом. — Джош, чем ты занимался в Балтиморе?
Я сглатываю комок в горле, готовясь сбросить на нее бомбу.
— Я был детским онкологом.
Она открывает рот и быстро моргает.
— Подожди... что?
Я передвигаюсь, прислоняясь к стойке.
— После окончания медицинской школы я остался интерном в детской клинике Джона Хопкинса. Закончил там ординатуру вместе со своими коллегами и работал лечащим врачом, перед тем как пару лет назад вернуться в Боулдер.
— Ты лечил детей? — спрашивает она, и ее лицо искажается.
— Да. — Я тяжело вздыхаю.
Она недоверчиво качает головой.
— Но ты же ненавидишь детей.
Я закрываю глаза и щиплю себя за переносицу.
— Я не хочу вспоминать все это, Джонс.
— Хреново для тебя, черт побери. — Она встает передо мной, карие глаза полны огня, и спрашивает: — Как ты мог специализироваться в педиатрии, когда ясно дал мне понять, что не любишь детей?
— Я не всегда был таким, — рычу я, а потом вздрагиваю, потому что сказал слишком много.
— В тот вечер, когда мы встретились в баре, ты наговорил мне все эти вещи о детях из-за своего прошлого в Балтиморе? О том, что люди безумны, если хотят детей? — спрашивает она, облизывая губы и откидывая волосы с лица. — Ты боишься, что у тебя может родиться ребенок с раком?