— Тебе не следовало приезжать сюда, — цедит Джош сквозь стиснутые зубы, желваки на челюсти ходят ходуном.
Кайла смотрит на меня с выражением отчаяния на лице, которое я чувствую всей душой, но, судя по языку тела Джоша, эта просьба не обсуждается.
Покорно вздохнув, она роется в сумке и достает визитку.
— Мой самолет вылетает из Денвера завтра утром. — Она кладет визитку отеля на стол. — Пожалуйста, Джош, приходи сегодня вечером, если найдешь в себе силы помочь.
Джош даже не смотрит на визитку, продолжая задумчиво глядеть в окно.
— Приятно было познакомиться, Линси, — говорит Кайла, успокаивающе поглаживая мою руку.
— Мне тоже было приятно с вами познакомиться, — хриплю я, провожая Кайлу до двери и пытаясь скрыть эмоции, которые переполняют меня от всего, что я только что узнала о мужчине, в которого влюблена.
Когда я возвращаюсь к столу, Джош просто смотрит на меня, так что я нарушаю напряжение между нами, сообщая:
— Кайла рассказала мне все о Джулиане.
Джош прищуривает глаза и смотрит на меня так же, как и на Кайлу. Меня это не устраивает.
— Думаю, это объясняет татуировку Капитана Америки.
Ничего, кроме перекатывающихся желваков.
Я сглатываю комок в горле и заставляю себя твердо стоять на своем.
— Я сожалею о том, что с ним случилось.
Губы Джоша вытягиваются в тонкую линию.
— Я не собираюсь говорить о нем.
— Джош, ты любил его, так что тебе следует поговорить о нем.
— Я не собираюсь говорить о Джулиане, — скрежещет он, его голос пронизан гневом. — Я не собираюсь говорить об этом.
— Но так ты с этим не справишься. — Я придвигаюсь к нему, чтобы заглянуть в глаза. — Ты это скрываешь. Такой способ лишь усугубит твое горе.
Он наклоняется ко мне и сурово смотрит.
— Я же просил не подвергать меня психоанализу, Джонс.
— Очевидно, кто-то должен это сделать. — Вот стена, которую он построил. Это и есть пропасть между нами. — Кайла говорит, ты больше не разговариваешь ни с кем из Балтимора.
— Прекрати, Линси.
— Джош...
— Хватит! — рявкает он, и вздувшиеся вены на его шее заставляют сердце подпрыгнуть.
Он отворачивается и проносится мимо меня в спальню. Я следую за ним, потому что это первый проблеск реального объяснения того, какой он есть, и если бы тот мог просто пережить и пройти через это, тогда, возможно, мы могли бы стать семьей. Возможно, он снова был бы способен полюбить.
Я стою в дверном проеме, пока Джош переодевается в беговые шорты. Его тело напряжено, когда он сдергивает футболку с полки.
— То письмо, оно от отца Джулиана, не так ли? — Я скрещиваю руки на груди.
Джош тяжело выдыхает, весь его пресс вырисовывается от одного этого движения.
— Почему ты не можешь просто оставить это?
— Ты должен его открыть.
— Мне не нужно его открывать.
— Почему?
— Потому что я знаю, что там написано.
— И что же там написано?
— Что я облажался! — рявкает он глубоким и громоподобным голосом. — Что я убил его гребаного ребенка. Что я чудовище.
Мое сердце сжимается от боли, звучащей в его словах, которые вибрируют через всю гардеробную и волнами достигают меня, Джош направляется ко мне, вставая напротив в дверном проеме. Я заставляю себя говорить уверенно, когда отвечаю:
— Ты этого не знаешь. Может, он простил тебя.
Джош прищуривается.
— Я не заслуживаю его прощения.
— Но может, его заслуживаю я. — Я хватаюсь за его футболку, задерживая на мгновение, чтобы он посмотрел мне в глаза. — Может, я заслуживаю того, чтобы ты простил себя, чтобы мы могли стать чем-то большим.
Он закрывает глаза, словно от боли.
— Дело не в нас.
— Знаю, что не в нас, но разве ты не видишь, что все это связано?
Он отрицательно качает головой.
— Даже если и так, это не имеет значения. Я облажался, и это стоило жизни сыну моего лучшего друга.
— Ты — человек, Джош. — Мой голос дрожит от той боли, что все еще исходит от него. — Ты не идеален.
— Я был, — огрызается он, его высокая фигура склоняется надо мной, горящие зеленым огнем глаза встречаются с моими. — Я был идеален всю свою чертову жизнь. До Джулиана. До тебя. До этого.
Он показывает на мой живот.
Я инстинктивно кладу руку на живот, защищая нашего ребенка.
— Значит, то, что я забеременела, было ошибкой?
— Конечно, ошибкой, — грохочет он, выходя из себя.
Его слова словно удар в живот. Словно удар по жизни, растущей во мне. Жизни, которая слышит наши голоса, и жизни, в которую я так легко влюбилась по уши.
Этот ребенок. Мой орешек... не ошибка. Этот ребенок — моя жизнь. И он заслуживает лучшего, чем быть названным ошибкой.
Я хватаюсь за живот и смотрю на него, говоря дрожащим голосом:
— Прости, что заставила тебя так себя чувствовать.
— Ты можешь честно сказать, что хотела бы так завести ребенка? — ворчит он себе под нос.
Глубоко вдыхаю, боль от реальности происходящего сильнее, чем я могла себе представить.
— Нет, Джош, но теперь, когда у меня есть ребенок, я счастлива. И я бы никогда не назвала его ошибкой. Я слишком люблю этого малыша, чтобы так неуважительно относиться к нему или к ней. А что насчет тебя?
Мускул на его челюсти нервно дергается, и мой желудок переворачивается. Держась за выпуклость живота, украдкой перевожу дыхание, прежде чем спросить:
— Ты любишь этого ребенка, Джош?
Глаза наполняются слезами, когда я готовлюсь к его ответу.
Он поджимает губы и натягивает футболку через голову, избегая смотреть мне в глаза.
— Не задавай мне таких вопросов, Линси.
— А почему бы и нет?
— Потому что ответ тебе не понравится.
И вот она: правда, о которой я не позволяла себе думать.
— Как думаешь, ты когда-нибудь сможешь полюбить этого ребенка? — спрашиваю я настороженным голосом, осознание действительности оседает в сознании, образуя внутри меня пустоту.
Он проводит рукой по волосам.
— Ты не понимаешь, Джонс.
— Чего я не понимаю?
— Если я полюблю этого ребенка, то не смогу мыслить ясно. Если позволю чувствам взять верх, то случившееся с Джулианом может повториться с тобой… или с ребенком. Мне нужно держаться на безопасном расстоянии, чтобы я мог позаботиться о вас.
— Так это и есть твой долгосрочный план? Как робот, выполнять обязанности отца и мужа?
— Да, — сухо отвечает он.
Я прижимаю руку к груди, когда острая боль пронзает меня от его признания. Он никогда меня не полюбит. Никогда не полюбит этого ребенка. Я изо всех сил пытаюсь сделать вдох, нуждаясь в опоре, чтобы удержаться на ногах. Сквозь прерывистое дыхание мне удается задать вопрос:
— А ты не думал, что должен был посвятить меня в свои планы?
— Да какая, к черту, разница, потому что это, блядь, ничего не меняет, — огрызается он, его глаза превращаются в щелочки. — Ничто и никогда не изменит эту ситуацию.
— Я ненавижу, что ты все еще называешь нас ситуацией. — Закрываю глаза и заставляю себя медленно вдыхать и выдыхать. Слезы, льющиеся по щекам, — это внутренняя боль, пробивающаяся наружу. — Похоже, мы вернулись к тому, с чего начали. Мы не продвинулись вперед ни на сантиметр. Как я могла быть такой глупой?
Я поворачиваюсь, борясь с тошнотой, вызванной этим разговором. Это уже слишком. Слишком больно. Мне с таким не справиться. Глубоко вздохнув, выхожу из комнаты и направляюсь в свою спальню, чтобы взять сумку.
Вслепую запихиваю в нее вещи: нижнее белье, брюки, рубашки, спортивные штаны.