Я не хочу есть.
Не хочу чувствовать.
Не хочу думать.
Я просто хочу заснуть и проснуться в постели Джоша с ребенком на руках, пока он смотрит, как мы спим.
Такая жизнь с ним была возможна. Я видела ее так ясно, что не обращала внимания на все признаки того, что он не участвовал полностью во всем этом. Боже, какая же я все-таки идиотка.
— Итак, в чем именно заключается твой план? — спрашивает Дин, глядя на меня через стол. — Честно говоря, я не понимаю, почему ты все еще живешь здесь с Кейт, когда я сказал тебе, что ты можешь остаться со мной. Я помогу тебе растить ребенка. У меня нет эпической истории любви, как у Кейт, чтобы отвлекаться на нее. Вы с ребенком можете стать моей эпической любовью.
— Эй, сволочь, — рычит Кейт, свирепо глядя на Дина. — Она может оставаться здесь столько, сколько захочет. Моя история любви не мешает моей дружбе.
Дин качает головой.
— Я всего лишь хочу сказать, что это хреново, что она не остается со мной из уважения к человеку, который не смог уважать ее достаточно, чтобы честно рассказать ей о своем прошлом.
Я с трудом выдыхаю. Дин прав. Я в полной заднице. Как только покинула дом Джоша, я поехала прямо к Кейт, зная, что не смогу пойти к Дину и причинить Джошу такую боль.
— Не знаю, почему я все еще беспокоюсь о нем, — хриплю я, когда слезы в сотый раз затуманивают мое зрение.
— Потому что ты его любишь, — ласково говорит Кейт.
— Толку-то от этого. — Я хмурюсь, вытирая заплаканное лицо рукавом рубашки. — Но знаете, что? Все будет хорошо. Как только декретный отпуск закончится, меня ждет хорошая работа у доктора Гантри, и в здании есть детский сад. Я вполне могу быть матерью-одиночкой. Я скопила немного денег, потому что Джош не обналичивал мои чеки, так что я уверена, что смогу открыть собственную практику. — Глаза расширяются, когда меня осеняет мысль. — Как думаете, Джош обналичит мои чеки теперь, когда я его бросила?
Кейт одаривает меня успокаивающим взглядом.
— Ему не нужны твои деньги, Линси.
— Как и этот ребенок.
«Или я», — добавляю я про себя и делаю большой глоток воды.
— Я все еще не могу поверить, что он ни разу не написал и не позвонил. Каким же величайшим мудаком надо быть, чтобы позволить своей беременной невесте уйти и ни разу не позвонить?
Я закрываю глаза и сжимаю переносицу.
— Думаю, он все это время хотел моего ухода. Я была слишком глупа, чтобы это заметить.
— Ты не глупа. — Кейт выпрямляется, словно защищаясь. — Ты любила Джоша. Ты пошла на это, потому что думала, что у тебя будет с ним семья. Чуть ранее я сказала, что ты не дура, но, честно говоря, сейчас считаю тебя супертупой.
— Что? — восклицаю я. — Почему это я тупая?
— Потому что, наконец-то, узнав о его прошлом, позволила ему сорваться с крючка, вместо того чтобы стоять на своем! — Кейт смотрит на меня широко распахнутыми глазами.
— Я ушла, потому что он не любит ребенка, Кейт! — защищаюсь я, мои плечи напряжены от беспокойства. — Он никогда не полюбит ни ребенка, ни меня.
— Ты не можешь этого знать.
— Тебя там не было, — отвечаю я, качая головой, когда ужасы того вечера прокручиваются у меня в голове. — Ты не видела его холодного взгляда, когда я говорила с ним о его чувствах или их отсутствии.
— Линси, ты психотерапевт... или скоро им станешь, — парирует Кейт, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. — Безусловно, ты понимаешь, что с травмами прошлого надо работать.
— Он не хочет с ними работать!
— Не сейчас, когда ты ушла, — рявкает она.
— А что мне оставалось делать?
— Тебе следовало остаться и бороться за то, чего ты хочешь. Сражаться за семью, которую создавала. — Выражение ее лица смягчается, и она сдвигает стул так, чтобы оказаться прямо передо мной, а затем касается моего колена. — Линси, я люблю тебя, но ты всегда вела себя слишком пассивно с парнями. Ты полагала, что они с тобой только до тех пор, пока на горизонте не появится кто-то более горячий или более общительный. Ты принижаешь себя и ноешь о своей пирожковой заднице... но удивительно, что с Джошем ты такой не была. Ты была уверенной. Будто, наконец-то, почувствовала себя комфортно в собственной шкуре.
Я открываю рот, чтобы возразить, но слова застревают в горле. Закрыв глаза, делаю глубокий вдох и задерживаю воздух, пока не восстанавливаю контроль над эмоциями.
— Я чувствовала себя комфортно с ним, потому что не было никакого давления.
— Вот именно, — подтверждает Кейт, и ее голубые глаза вспыхивают страстью. — Ты знала, что он не влюбится в тебя, поэтому расслабилась и стала самой собой с мужчиной, на которого было приятно смотреть. Но когда ты поняла, что он не сможет полюбить ребенка, единственного человека, которого ты любишь больше всего на свете, внезапно отрастила гребаный хребет.
— Что ты хочешь сказать, Кейт?
— Ты должна бороться за себя так же, как борешься за этого ребенка! — Она улыбается и нежно касается моего живота. — Тебе нужно отрастить чудовищные, волосатые яйца мамы-медведицы и рассказать Джошу о своих чувствах и заставить его противостоять своим собственным.
— Почему это у моей мамы-медведицы яйца должны быть волосатые?
— Потому что ты включишь режим большого медвежьего члена.
— Как мы перешли от волосатых женских яиц к режиму медвежьего члена?
— Не знаю, просто сделай это, — говорит она с мрачным взглядом. — Я считаю, тебе нужно размахивать этими яйцами и устроить шумиху. Покажи доктору Мудаку, что твои яйца стоят дрочки, то есть любви.
— Твои аналогии выходят из-под контроля, но я ухватила смысл твоей идеи. — Я киваю, вникая в сказанное. — Я только надеюсь, что моих волосатых яиц хватит, чтобы, в конечном итоге, завоевать его.
Кейт улыбается и продолжает поглаживать мой живот.
— Вот бы мне платили пять центов за каждый раз, когда я писала об этом в книге…
Глава 29
Джош
— Доктор Ричардсон, я сказала, вы нужны в третьей смотровой, — в третий раз кричит мне сестра Шейла.
— А я сказал: минутку, пожалуйста. — Руки сжимаются в кулаки, и все тело грозит взорваться от едва сдерживаемой ярости.
Всю прошлую неделю гнев и ярость были моим режимом по умолчанию, что не очень хорошо воспринималось, потому что я и раньше не отличался жизнерадостным характером. Но я делаю все, что в моих силах, чтобы разделять работу и свою вконец запутавшуюся жизнь.
Честно говоря, я, наверное, даже не должен был выходить на работу, но отделение неотложной помощи — единственное, что держит меня сейчас в здравом уме. Мне нужно чем-то занять мысли, иначе я заявлюсь к Дину, изобью его до полусмерти и буду умолять Линси вернуться домой.
А это неправильно.
Потому что я не могу дать ей того, чего она хочет.
Она была права, что ушла. Линси заслуживает лучшего, чем я. Намного чертовски лучшего. Она заслуживает весь мир. И я не могу стоять у нее на пути.
Встав из-за стола, засовываю карту пациента, которую изучал, в прорезь и направляюсь в третью смотровую. По крайней мере, теперь сестра Шейла может от меня отстать. Я ищу карту, которая должна быть в держателе на двери, но там ничего нет. Хмуро оглядываюсь по сторонам в поисках Шейлы, которая, кстати, пропала без вести.
Ворча себе под нос, открываю дверь, чтобы посмотреть, не осталась ли карта в смотровой вместе с пациентом. Сердце сжимается при виде приветствующего меня знакомого лица.