— Господи, выглядишь дерьмово. — Марк, прищурив серые глаза, смотрит на меня с другого конца смотровой. — Выглядишь так же, как когда мы сдавали вступительные в мед: как ходячий зомби. Ты заболел?
Я выпускаю воздух, который все это время удерживал в легких, и заставляю себя шагнуть внутрь и закрыть за собой дверь.
— Нет, не заболел. Просто тяжелая неделя.
Он наклоняет голову и кивает.
— Я что-то слышал об этом.
Я хмурюсь.
— От кого?
— От Кайлы, — отвечает он, пожимая плечами. — Она не могла поверить, что нашла тебя, и ты пришел к ней, чтобы помочь с пациентом.
Я прикусываю щеку изнутри и отвожу взгляд.
— Проблема оказалась очевидной.
— Скромный, как всегда, — отвечает Марк с сухим смешком. — Мы оба удивились, узнав, что ты все еще практикуешь.
Внезапно смутившись, поправляю на шее стетоскоп.
— У тебя с этим какие-то проблемы?
Глаза Марка вспыхивают.
— Джош... какого хрена, чувак?
Я готовлюсь к ударам, которые наверняка последуют. Либо словесным, либо физическим. В последний раз, когда я был наедине с этим мужчиной, он бил меня кулаком по лицу снова и снова, а я лежал и позволял ему. Вообще-то, даже подначивал. Помню, как умолял его бить сильнее и перестать сдерживаться. Говорил, чтобы он заставил меня заплатить за все, что я сделал с его сыном. С Джулианом.
При этом он сбил себе костяшки пальцев и сломал мне скулу.
В следующий раз я увидел его в зале заседаний, где хотел отказаться от своей медицинской лицензии, но больница заставила меня молчать, и наши адвокаты составили план денежных выплат ему и его жене за потерю сына. В соглашении говорилось, что я сохраняю лицензию, а они получают деньги, чтобы помочь с болью потери их единственного ребенка. Будто деньги могли хоть как-то оправдать случившееся с Джулианом.
— Я рад, что ты все еще работаешь, Джош, — говорит Марк, совершенно заставая меня врасплох. — Ты чертовски блестящий врач. Растрачиваешь свой талант в неотложке, но если хочешь знать мое мнение, я просто рад, что ты все еще помогаешь людям.
Мышцы на моей челюсти сжимаются.
— Как ты можешь так говорить?
Марк тяжело вздыхает и бросает на меня сочувственный взгляд.
— Джош, если бы ты отвечал на мои гребаные звонки или письма, то знал бы, как я сожалею обо всем, что случилось после Джулиана.
— О чем, черт возьми, тебе сожалеть? — спрашиваю я, не веря своим ушам. — Это была моя вина.
— Нет, чувак, — говорит он, качая головой и двигаясь ко мне, так что мы оказываемся всего в паре метров друг от друга. — И не пытайся убедить меня, что это так. Потребовались месяцы терапии и изучения его медицинских записей, чтобы я пришел к правильному выводу. Ты сделал все возможное, и я не позволю твоему горю утащить меня обратно во тьму.
Утащить его обратно? Он вышел из темноты? Но, как? Марк потерял своего единственного сына.
— Не понимаю, как тебе это удалось.
Марк медленно моргает, и в его глазах появляется печаль, которая мне слишком хорошо знакома.
— Я ничего не забыл, но могу жить с этим. Уживаться. Джулиан хотел бы этого. — Уголки его губ приподнимаются в улыбке. — Мне нравится представлять, что он всегда смотрит на меня, и чем счастливее видит, тем счастливее чувствует себя.
В груди становится так тесно, что мне приходится прижать к ней руку, потому что я буквально чувствую, как тело может расколоться пополам. Охрипшим голосом я говорю:
— Я все еще в темноте, Марк.
Он кивает.
— Как и сказала Кайла. Она сказала, что ты даже ни разу не взглянул на нее, когда пришел помочь ей с пациентом.
Я моргаю, чтобы избавиться от жжения в глазах, и пытаюсь вспомнить, что, черт возьми, вообще говорил Кайле. Потому что почти не помню, как встречался с ней в тот вечер. После ухода Линси, я разгромил детскую гребаным гаечным ключом и вылетел из дома. И ехал уже несколько часов, когда мне позвонила Кайла, снова умоляя о помощи. Смутно помню, как зашел в ее номер и почувствовал благодарность за то, что она меня отвлекла. И благодарность за напоминание о том, что я врач и могу помогать людям. Как только я погрузился в дело ее пациента, стена отчуждения поднялась, и я вновь стал доктором Ричардсоном. Или доктором Мудаком, как называла меня Линси.
С тех пор я работаю столько часов, сколько мне позволяет больница. И даже не был дома, предпочитая кровать в дежурке той, в которой все еще ощущается аромат Линси. Весь мой долбаный дом — это Линси. На каждом квадратном сантиметре есть что-то ее, и находиться рядом с этим всего спустя неделю ее отсутствия — это слишком.
— Как пациент Кайлы? Ты знаешь? — спрашиваю я, пытаясь отвлечься от мыслей о Линси и ребенке.
Марк кивает.
— Похоже, ты был прав, и они лечили не те симптомы. Она кое-что поменяла, и малышка ожила.
Мои ноздри раздуваются, когда я выдыхаю через нос.
— Хорошо.
— Джош, — зовет Марк, касаясь моей руки.
Я вздрагиваю от прикосновения, готовясь к тому, что он снова мне врежет, но также странно жажду этого.
— Марк, зачем ты здесь? Не похоже, что тебе нужен врач.
— Нет, — отвечает он с полуулыбкой. — Мне нужен друг.
— Я? — недоверчиво спрашиваю я. — Почему?
— Потому что мне нужно, чтобы ты кое с кем познакомился.
В этот момент дверь в смотровую открывается, и входит жена Марка, Сиерра. Сиерра и Марк познакомились, когда мы были интернами. Я до сих пор помню их свадьбу, будто это было вчера. Помню, как смотрел на ее лицо и мечтал, чтобы женщина смотрела на меня так, как Сиерра смотрела на Марка. Забавно, как может измениться жизнь.
Перевожу взгляд с лица Сиерры на ее руки. На них спит ребенок, на вид ему около шести месяцев. Я резко охаю, когда Сиерра одаривает меня теплой улыбкой.
— Привет, Джош. Давно не виделись.
Я громко шмыгаю носом, переводя взгляд с ребенка на пол.
— Привет, Сиерра, — хриплю я, ненавидя, что вспышки видений, как она рыдала на полу рядом с кроватью Джулиана, крутятся в моей голове, как чертов фильм ужасов.
Она откашливается и подходит ближе.
— Это наш сын.
Я с колотящимся сердцем прерывисто вздыхаю. У них еще один ребенок?
Бросаю взгляд на лицо Сиерры и ухитряюсь выдавить сквозь стиснутые зубы:
— Мои поздравления.
Она тепло улыбается мне.
— Мы зовем его Джей-Джей.
Я киваю и пытаюсь улыбнуться, но ничего не получается.
— Хочешь подержать его? — спрашивает она, шагая ближе.
Я мотаю головой.
— Нет, спасибо.
Она протягивает ребенка мне, нежно его баюкая, и говорит:
— Ты должен его взять.
— Почему? — Я протягиваю руки, когда она с силой вкладывает его в мои объятия.
Она нежно касается его щеки, глядя на него сверху вниз.
— Потому что его зовут Джошуа Джейкоб, и я думаю, тебе очень важно подержать на руках своего тезку.
У меня отвисает челюсть, мышцы напрягаются. Внезапно в груди нарастает давление, делая каждый вдох все труднее. Дрожащим голосом я спрашиваю:
— Почему вы дали ему мое имя?
Марк подходит и обнимает Сиерру.
— Потому что ты много значил для Джулиана. Ты был его героем, Джош.
Я качаю головой, медленно разглядывая их идеального малыша.
— К-как вы можете быть такими после... всего? Как можете находиться рядом со мной?
Лицо Марка становится серьезным, когда он смотрит на меня.
— Ты не мог предотвратить того, что случилось с Джулианом. Теперь я это понимаю. Прости, что тогда заставил тебя пройти через боль судебного процесса. Но, Джош, теперь я знаю, что ошибался. И мы хотим, чтобы Джей-Джей стал свидетельством того, как много ты значил для нашей семьи. Как много ты все еще для нее значишь. Каждый день я вижу Джулиана в глазах Джей-Джея и хочу, чтобы ты тоже почувствовал это прощение.