Важно было набраться храбрости, и я говорил себе: сейчас я встану, пожму ему руку и скажу: «Господин президент, я должен вам сказать одну вещь». И, пока ретивые охранники будут тащить меня к выходу, выпалю скороговоркой, как выпаливают в рекламе противопоказания к применению лекарств: «выиграли свадьбувнашемрестораневырадычтоявамэтосказал?»
Однако сколько я ни репетировал, в результате ничего не менялось: президент протягивал мне руку, улыбался и переводил взгляд на следующего, так и не услышав от меня заготовленной фразы. А не произносил я ее потому, что не решался, потому что подобное было совершенно невозможно. Покидая после этого Квиринальский дворец, я думал, что в следующий раз должен буду прийти с матерью, чтобы показать ей невозможность грубого и, главное, бессмысленного нарушения церемонии. Но тут же представлял себе, как она, не успевает президент войти в зал, бросается к нему, чтобы сказать: «Вы играли свадьбу в моем ресторане!»
Впрочем, это еще не все. Должен признаться в одном: если я упорно не говорил президенту о его свадьбе в нашем ресторане, причиной тому, куда более веской, нежели мешавшая мне робость, было подозрение, что в очередной раз мою мать подвела память. При ее памяти я не исключаю, что она путает президента Наполитано с кем-то другим и что много лет назад в нашем ресторане мог играть свадьбу не он, как она утверждает, а неведомый неаполитанский политик. Правда, скорее всего, вовсе даже и не политик, а человек с похожей фамилией или просто человек из Неаполя[2] — мало ли кто. Я хорошо знаю свою мать, и ей ничего не стоило вбить себе в голову, что это был Наполитано. Послушай я ее, я мог бы рано или поздно на встрече с президентом выложить ему историю с его свадьбой в нашем ресторане и при всех получить ответ, что этого не было. Услышав мой отчет, мать преспокойно сказала бы: «Ну да, значит, это был кто-то другой, не знаю, кто именно, но я запомнила Наполитано. Бывает».
Могло быть и иначе. Допустим, я, собравшись с духом, выполняю ее просьбу, он меня выслушивает, охрана меня не арестовывает, и он подтверждает: «Да, правильно, я женился в вашем ресторане». И добавляет, что для него это не имеет значения. Короче говоря, вопреки предположению моей матери, он вместо того, чтобы радоваться напоминанию об этом, считает, что ему все равно, где он играл свадьбу.
Допустим все-таки, что моя мать права. Но какое для него, ныне президента Республики, может спустя столько лет иметь значение, что кандидат на «Давида ди Донателло» — родственник хозяина ресторана, где он, Наполитано, якобы отпраздновал свадьбу? «Ну отпраздновал, ну и что?» — сказал бы он мне. «Как ну и что?» — сказал бы я ему.
К счастью, хвала небу, семь лет президентства Наполитано пришли к концу. Перед этим он решительно объявил, что, несмотря на непрекращающееся давление со стороны всех политических сил, не согласится на новый президентский мандат. Я его понимал: согласие на переизбрание было бы очевидной ошибкой. Многие, правда, находили, что он не прав, что разумнее было бы все же согласиться. Моя мать говорила, что было бы хорошо, если бы он остался, и я знаю почему. Многие влиятельные газеты пытались давить на него, но Наполитано был тверд и не уступал давлению: вопрос о переизбрании был для него решен раз и навсегда.
К чему это привело, все мы знаем. Ни Проди, ни Родота, ни Марини не получили в парламенте достаточного количества голосов, и это грозило серьезными последствиями. Что-то нужно было делать, и лидеры некоторых партий обратились тогда к Наполитано в поисках пути выхода страны из глубокого кризиса или по меньшей мере решения деликатного вопроса о президенте Республики. Они попросили его согласия на переизбрание, и в конце концов он счел своим долгом согласиться.
В Италии больше всех этому переизбранию радовалась моя мать, а меньше всех, может быть, я. Почему? Да потому только, что еще семь долгих лет мне предстояли мучения с историей свадьбы Наполитано.
2
Наполитано (