СТЕПНАЯ МИСТЕРИЯ
Нагромождая утесы и каменные глыбы, хаос мироздания не заботился ни о симметрии, ни о гармонии линий, а потом бесконечное время в союзе со стихиями доделывало формы Байсунских гор. Они рассекали каменные громады ущельями, изменяли контуры, украшали бурными потоками, улыбчивыми долинами, зарослями лесов и цветущими лугами. Но местами оставляли первобытные пейзажи, которые навевают уныние суровыми уступами, предательскими моренами, крутыми откосами и немотой, немотой…
Там все дико и мрачно. Лишь кое-где зацепится за каменный уступ лохматая арча или кустарник. Иногда, нарушая этот мертвый покой, вдруг, сорвавшись со скалы, взмоет вверх кумай — снежный орел, распластав могучие крылья. Он плавно парит в бездонном небе, высматривая добычу.
Изредка, как призрак, неведомо откуда появится стройный козерог и застынет на уступе скалы, точно каменная статуя. Стоит, гордо подняв точеную голову о длинными рогами. Или проползет, распластавшись по камням, пятнистый барс, высматривая жертву.
Мрачно и дико в северной стороне гор. Но вот они снижаются и увалами выходят в травянистую степь.
Степная долина среди гор полна очарования. Долго не желтеют в ней шелковистые травы, пестрящие душистыми цветами. Ярко улыбаются долине зеленые лесистые южные склоны гор. За их перевалами, далеко отсюда лежит грозная Долина Смерти. А в соседнем распадке сгрудился горный кишлак, забытый людьми из-за трудно проходимых троп.
В летнее время пастух Тюлябай гоняет кишлачные отары к северной стороне, где раскинулась цветущая степь. Хорош степной простор, когда из-за хмурых вершин, заливая степь ясным светом, брызжут золотые солнечные лучи, а ясную синеву неба оглашает звонкое пение жаворонка. Хороша степь и в знойный полдень, когда все замирает в истоме, и только шаловливый ветер колышет зеленое море трав. Полна она очарования в сумерки, когда уходит на покой животворное светило, и длинные, таинственные тени выползают из ущелий и морщин остывающих скал. Невдалеке от подножья мрачных скал, у звонкого ручья, стоит ветхая юрта пастуха Тюлябая.
Привольно пастись отарам на этом беспредельном зеленом просторе. Стережет их огромный лохматый пес. Ни одного хищника не подпустит он к отаре. Ни один волк поплатился жизнью за стремление полакомиться беззащитной овцой. И ни одного ягненка не унес могучий кондор. Спокоен Тюлябай, когда овцы находятся под надзором умного пса. Лежит Каскыр на пригорке, положив большую голову с торчащими ушами на громадные лапы. Можно подумать, что спит, но вот он встает вытягивая голову вверх, и разражается грозным лаем, который отпугивает орла, наметившего добычу. Услышав лай, выходит пастух и метко стреляет по хищнику. Отобьется ли овца от отары — Каскыр уже мчится за нею и возвращает беглянку на место.
Степные чары разлиты в этом привольном уголке. Тишиной и покоем дышит все вокруг.
…Алимов услышал рядом прерывистое дыхание. Что-то мягкое, влажное коснулось щеки и кончика носа. Медленно открыл глаза, перед лицом нависла серо-бурая густая шерсть. Ярко-розовый язык колеблется от дыхания, в глаза глядят по-человечьи. Улегся пес рядом, вытянул лапы.
Далеким детством пахнуло на юношу. Вот и бедная юрта родная. Через открытый тентюк синева неба заглядывает в юрту, слышатся трели жаворонка. Над головой, на решетке юрты, растянута белая пушистая шкурка ягненка, дальше развешена убогая одежда. А вот висит старинное неуклюжее охотничье ружье. В открытую дверь виден зеленый шелковистый простор. Воздух, степной, насыщенный ароматом трав, кружит голову. Даже халат на Кариме из полосатой маты, как в детстве. Но нет ласкового деда, напоить кумысом маленького Карима, утолить его жажду.
Точно в ответ на неясную мысль, раздался старческий кашель. На пороге появился старик с деревянной касой — чашей — в руках. Острые глаза оглядели больного. Коричневое от загара, морщинистое лицо озарилось улыбкой.
— Здравствуй, батыр! Рад я. Вернул тебе аллах разум. Скоро на ноги встанешь. Пей!
Карим протянул было руку за живительным питьем, но она бессильно упала. Старик засмеялся, опускаясь на корточки:
— Постой, постой, палван! Две недели лежал ты, потеряв память. Сразу нельзя за работу приниматься. — Он сильной рукой приподнял голову больного и поднес к его губам касу.
Кумыс пенился и таял по краям. Жадно глотал Карим целебный напиток. По телу разлилась блаженная истома. Глаза сами закрылись, и укрепляющий здоровый сон сковал тело.
Проснулся бодрым, с ясной головой. Снова услышал ликующие трели жаворонка. Ухо уловило ласковый старческий голос. Открыл глаза — возле сидел старик, в руках дымилась деревянная чашка, наполненная вкусно пахнувшим супом. Больной проглотил слюну — так хотелось есть — и спросил: