— Да.
Полтора часа спустя раздался легкий стук в дверь. Сердце ее остановилось. Колени одеревенели.
Она уехала из Чикаго вовсе не ради того, чтобы заиметь здесь этакий романчик с канзасским фермером. Что же надеть?
С того времени, как ушел Филлип, она привыкла спать в старых драных футболках, а иногда, сильно устав за день, просто сбрасывала с себя одежду и падала в постель голышом. Самым приличным ночным костюмом была изумрудно-зеленая пижама, но она совсем не отличалась соблазнительностью и сексуальностью. Эту пижаму вместе с пеньюаром такого же цвета подарила Дори мать, как-то случайно обнаружив, что у дочери нет ничего, кроме выцветшего махрового купального халата.
Эту-то пижаму она и надела сейчас, разгладив ее предварительно дрожащими непослушными руками. Так она решила дать Гилу понять, что знает, зачем он пришел, и отдает себе отчет, что делает сама. Она надеялась, что он поймет.
Наконец она открыла дверь. Сперва он выглядел несколько неуверенно. Потом осмотрелся, увидел, что она готова лечь в постель, одобрительно кивнул, разглядев на ней эту постельную амуницию, как будто хотел сказать: «Вот что такое взаимопонимание!»
Она молча пригласила его войти и закрыла за ним дверь. Обе свои дрожащие ладони она попыталась засунуть в кармашки пеньюара.
— У меня… — она прокашлялась. — У меня нет вина или пива… Я иногда принимаю обезболивающее — это все моя нога, — начала она извиняться. — Да и вообще я не особо пью. Но… Есть кофе, сок или… вода. Здесь у вас хорошая вода, — нервно добавила она.
— Мне ничего не нужно, — сказал он, глядя на нее. В его глазах ясно читалось, что ему нужно. И от этого ее одолевала трясучка, как будто она была дешевой куклой-неваляшкой.
— Может быть, присядешь? — Она кивнула на соседнюю комнату. — Я наконец-то разобралась в гостиной. Там стало уютно. Сама я редко смотрю телевизор, но иногда… иногда так можно убить время. Мне до смерти надоело сидеть в пыли и грязи. Так что теперь там стало очень даже ничего.
— Как-нибудь в другой раз.
Они долго смотрели друг на друга. Оба будут играть во взрослую игру по взрослым правилам. Оба согласились на это. Оба хотели этого. Это было им нужно. И все-таки Дори хотелось, чтобы у них было хоть чуть-чуть побольше времени. Пусть всего на несколько минут побольше. Почему-то она постоянно думала об этом.
Он сделал шаг вперед. Она бессознательно отступила назад, к лестнице, и как будто нажала кнопку «Говорить».
— Я… Я еще училась в колледже, когда первый раз это сделала, — пробормотала она. — Его звали Джерри Фельдман. Я очень долго ждала. Думала, что важно любить, а мы с ним безумно любили друг друга. — Она мягко улыбнулась. — Правда забавно, как это все бывает? А потом был Филлип. Мой муж. Мой бывший муж. Так что… сам видишь, у меня небогатый сексуальный опыт. Мне кажется, что такие вещи нам с тобой нужно обсудить, — проговорила она, глядя, как он делает еще один шаг, и отступая к перилам лестницы. — То есть, я хочу сказать, что, будучи врачом, я чувствую, что мы должны знать кое-что друг о друге.
— Полгода назад я получал ссуду на строительство и прошел полный осмотр всех врачей для страховой компании. Реакция была отрицательной, а с тех пор я ни с кем не спал.
— Прекрасно. Это очень хорошо. Я тоже. То есть, у меня тоже отрицательная реакция. — Она подумала и добавила: — Это ведь очень просто… в больнице ничего не стоит сделать анализы. А… а та кровь, что мне переливали после аварии была уже к тому времени полностью очищена. Сейчас ведь с этим очень строго.
Гил кивнул.
— Тебе, наверное, надо знать обо мне и другие вещи. — С этими словами она отступила и оказалась на ступеньке лестницы. Дрожащей рукой она взялась за перила, а он накрыл ее руку своей. Во рту у нее пересохло, а на глаза наворачивались слезы. Хотя плакать ей вовсе не хотелось.
— Какие? — Он склонил голову и посмотрел на поясок в нее на талии. Потом тихонько потянул за него, и узел развязался.
— Ну, например, через два года мне будет сорок.
— Мне тоже будет, но через четыре.
— Наверно, я должна рассказать тебе, почему от меня ушел муж.
— Ничего ты не должна. — Он видел, что ей не хочется этого делать, что это будет весьма непросто для нее.
— Я не могу иметь детей. — Она выпалила эти слова, как будто сдирала с раны пластырь, резко, чтобы боль прошла как можно быстрее.
Он собирался уже было последовать за ней, но остановился.
— Так поэтому он бросил тебя? Потому что у тебя не будет детей?
— Он хотел иметь детей.
— А ты нет? — Он вспоминал, как она смотрела на его сыновей, и что-то здесь не состыковывалось.
— Я очень хотела, но… Не могла.
— А почему было не усыновить ребенка?
— Он хотел своего собственного. — Гил вздохнул и опустил глаза, про себя ругая этого человека, которого, к счастью, ему никогда не доведется повстречать. — Я подумала, что тебе станет легче, если ты узнаешь.
Одним движением он резко бросился к ней и посмотрел ей прямо в глаза.
— От этого не становится легче, — ответил Гил, губы которого уже почти прикасались к губам Дори. — Но мне все равно. Очень многие женщины не могут иметь детей. Но еще больше могут иметь, но неспособны полюбить ребенка. — Он подумал о Джонс. — Ты можешь полюбить ребенка, Дори?
— Да, — прошептала она. — Всем сердцем, всей душой…
— Вот это и имеет значение, — проговорил он, приближая свои открытые губы к губам Дори, соблазняя и поддразнивая их. Взгляд его бродил по ее лицу. Глаза заглядывали в самую глубину ее сердца. Ладонь легко опустилась ей на грудь, а пальцы нежно поглаживали мягкую кожу на шее. — Только это и имеет значение.
Дори закрыла глаза. Дыхание их стало общим, все смешалось воедино. Губы играли друг с другом, языки тепло и жадно переплетались и снова освобождались, потом легко и беззаботно, безумно и нежно ласкали друг друга. Тело Дори задрожало от нетерпения. Ей страшно хотелось ускорить все события, но она сумела пересилить себя и еще раз отступила от Гила.
— Я еще должна предупредить тебя, — быстро сказала она, поняв, что он идет за ней. Шаг за шагом.
Мягкие складки пеньюара распахнулись, и из-под них стала видна зеленая пижама, под которой быстро поднималась и опускалась грудь Дори при каждом испуганном вдохе. Она была одета и скрыта от его жадных глаз с головы до ног, и все равно перед ним она была совершенно обнажена. Во всяком случае, так ей казалось. Это читалось в его взгляде. Он мог ясно рассмотреть все ее чувства в глазах. В них отражались незащищенная гордость, податливое мужество и бесстрашие, болезненное чувство собственного достоинства. Все это присутствовало в ней, и если бы ему захотелось, он мог бы с легкостью разрушить и уничтожить эти чувства, причем без особого труда.
— Предупреди, — ответил он шепотом, ощущая, как мучительно ей дается этот разговор. С плеч Дори соскользнул пеньюар, и Гил бросил — его на перила лестницы.
— Я не совершенна, — сказала она и подошла к двери, ведущей в спальню. Она все еще думала, что, может, не поздно остановиться и прекратить все это.
— Я тоже.
— Нет, я хочу сказать… У меня шрамы.
— Я знаю, — ответил Гил и провел пальцами по тонким красным линиям на правой щеке Дори, другой рукой поглаживая ее левую щеку. Он вдруг начал нежно целовать эти шрамы.
— У меня есть и другие шрамы и швы, — добавила она, и в голосе ее звучала паника. — Гораздо больше. И намного ужаснее.
— Покажи их мне, дай я посмотрю на них, — прошептал он прямо ей в губы, пристально глядя в глаза Дори, как будто вызывая ее на поединок — сумеет ли она побороть его?
Ее охватил ужас. Она стояла, прижавшись к стене и упираясь ладонями в стену. А что, если ее тело окажется слишком отвратительным? Настолько ужасным, что он и дотронуться до нее не сможет? Она, правда, видела, как он держит на коленях полуживого теленка, но вдруг ее тело куда хуже? Что, если она оттолкнет его? Что, если он отвернется сам? Что, если…
Он взял ее за руки и медленно повел в спальню. Босые ноги словно прилипали к холодному полу. Гил подвел ее к кровати. Потом поставил спиной к окну и лицом к свету и уселся на кровать прямо напротив нее.