— Боюсь, что да. — В глазах его светилась глубокая забота. Он улыбнулся, поставил кофейник на крыльцо и обнял Дори. — И ты найдешь его, свое собственное душевное равновесие. Оно может ждать тебя здесь, вместе со мной, а может — там в Чикаго. Но оно есть и должно стать твоим. Уверен, что ты сможешь обрести его.
Он поднялся и пошел навстречу мальчишкам, выходящим из ворот.
Оно может ждать тебя здесь, вместе со мной, повторяла она про себя. Впервые он заговорил о возможном совместном будущем. До этого он был так осторожен, так старался не говорить о своих чувствах. Она понимала, что он просто не хочет оказывать влияния на ее решение. Разговоры о любви, которую нельзя купить и продать, о том, что любовь — это нечто необъяснимое, ее не найдешь на дороге… Человек всегда знает, что он чувствует. Сейчас Дори чувствовала любовь и знала, что Гил ощущает то же самое.
Вот она, любовь, когда они смотрят друг на друга. Она — в каждом прикосновении. Дори слышала даже ее голос. Она была в поцелуях, в том, как говорили друг с другом их тела. В какой-то момент он преодолел страх и открыл свое сердце еще одной женщине. Но она знала, что он не произнесет этих слов до тех пор, пока она не примет решение, как жить дальше, И еще лучше знала, что, если она решит уехать в Чикаго, он не произнесет их никогда.
Дори всегда удивлялась тому, что именно те решения, о которых она больше всего беспокоилась и к принятию которых шла дольше всего, обычно в конце концов утрачивали свою важность, выходили из-под ее контроля, и ей ничего не оставалось, как только находить способ справиться с тем, что судьба сочла наилучшим решением в данной ситуации. Самое опасное в таких играх злодейки судьбы было то, что зачастую она весьма жестоко уведомляла Дори о своем выборе и принятом за нее решении.
Пятого июля стоял жаркий день. Небо было ярко-синим и очень ясным. Дори казалось, что в Канзасе неба куда больше, чем в любом другом месте. Похоже, к этому ей никогда не привыкнуть.
Накануне в городе праздновали окончание сбора урожая. Был небольшой фейерверк. Она не видела там рабочих, но предполагала, что они все равно как-то отпраздновали этот день. Ее переполняло чувство патриотизма и забота о своих собратьях — американцах. Поэтому Дори съездила в город, закупила разных соков и напитков, наполнила ими сумку-холодильник, напихала туда побольше льда и отправилась навестить рабочих.
Она просто попрощается с ними и поблагодарит за огромную работу. С утра Гил сказал ей, что на следующий день они уезжают. Больше уже не будет времени и возможности получше узнать их. Они все были очень приятными людьми, но где-то в глубине души Дори всегда чувствовала, что они немного сторонятся своих временных хозяев, стараясь как можно скорее выполнить работу и уехать восвояси. Однако она понимала, что отчасти благодаря их умению и мастерству она сумела полюбить эту землю и почувствовать новую для себя привязанность к полям и лугам Канзаса. Поэтому ей очень хотелось сделать для них приятное.
Очевидно, такое же желание появилось и у Гила, потому что его грузовик уже стоял у края поля, а три комбайна и два грузовика для сбора зерна были выключены. У рабочих явно был перерыв. Дори сразу же поняла, что Гил куда лучше знает правила и законы земли, ведь он уже раздавал работникам пиво. Она усмехнулась, припарковывая свой «Порше» на другой стороне дороги. Конечно, по сравнению с пивом привезенные ею соки покажутся… покажутся совсем уж несерьезными легкими напитками для разгоряченных усталых рабочих.
Гил увидел ее, помахал рукой и сказал что-то Флетчеру и Бакстеру, которые тоже были здесь, вместе с ним. Потом обернулся и продолжил беседу с одним из рабочих. Дори загружала сумку еще в городе и не представляла, насколько она тяжела, если тащить ее через все поле. Она быстренько прикинула, нельзя ли проехать туда на машине, не завязнув в перепаханной жирной земле. Но решила, что лучше уж не давать всему городу повода снова веселиться над собой. Вылезла из машины и пошла пешком.
Она давно уже не прихрамывала на левую ногу и почти не чувствовала боли в ней, но не отдавала себе отчета, что подсознательно старается не утомлять ее и предохраняет от дальнейших ушибов или царапин. А сейчас каждый удар сумки по ноге, пока она шла через поле по направлению к сгрудившимся в кучку комбайнам, отдавался резкой режущей болью в больной ноге. Она как наяву видела, что хрупкий сустав расшатывается все больше и больше и в конце концов рассыпается на мелкие осколки, а она падает и лежит, беспомощная и неспособная двигаться, среди скошенной пшеницы.
Дори поставила сумку на землю, чтобы передохнуть. Потом снова нагнулась, ругая себя при этом, что не позвала на помощь. Как глупо. Конечно, она сильная здоровая женщина и вполне может дотащить эту сумку, но, с другой стороны, любой из мужчин был бы только рад помочь, разве не так? Она всегда задавала себе вопрос — а на самом ли деле мужчины рады помочь женщине? Это выглядело так, что женщина, не будучи достаточно сильной, чтобы выполнить какую-то работу, звала на помощь мужчину, как будто приговаривая — ну давай, поломайся немного, чтобы мне самой не ломаться.
С этой мыслью она прошла еще несколько десятков метров, а потом снова поставила сумку.
— Гил, — крикнула она, смирившись. — Помоги, пожалуйста.
Он повернулся, увидел тяжелую сумку и, не торопясь, пошел к ней. Она всегда восхищалась его походкой — он был похож на настоящего атлета и двигался очень грациозно. В этот момент она тоже залюбовалась им, и тут-то все и произошло.
Ни он, ни она не увидели, как это произошло, но какое-то странное движение привлекло внимание Дори, и она перевела взгляд в сторону и увидела это. Она закричала, но было уже слишком поздно. И она завизжала от ужаса, увидев, как молоденький парнишка, на год или два старше Флетчера, стоя на борту комбайна, размахивает руками, как будто пытаясь схватиться за воздух и удержаться, и медленно падает на длинные острые ножи комбайна. Он закричал, и лезвия подались под весом его тела.
Когда они добежали до этой адской машины, Дори почти что догнала Гила, хотя ей пришлось преодолеть куда большее расстояние. Какая-то женщина пыталась пробиться сквозь толпу, безумно крича и причитая. На руках и одежде стоящих рядом рабочих была кровь, это Дори заметила автоматически, пробираясь поближе к мальчику. Сердце ее бешено колотилось. Одним взглядом она охватила всю сцену трагедии и сразу начала спокойно отдавать распоряжения людям, которых узнавала.
— Флетчер, принеси сумку. Гил, вызови «Скорую помощь». Потом позвони в приемный покой больницы, и пусть они вызовут вертолет, как можно скорее.
Еще не закончив говорить, она уже стала подыскивать чистую ткань, по крайней мере, самую чистую из того, что видела вокруг. Это оказалась футболка Бакстера с синими, красными и желтыми полосками. Он стоял, открыв рот от шока. Она стянула с него футболку, быстро разодрала ее на широкие полосы и обернула ими самую кровоточащую рану — культю, оставшуюся от левой руки парнишки. Кисть была отрезана.
— Отойдите подальше, — твердым голосом сказала она. — Мне нужно больше места. Удержите его? — Она перевела взгляд с покрытого мелкой испариной лица мальчика на мужчину, сидящего возле него в полубессознательном состоянии. Он кивнул. — Вы его отец? — Он снова кивнул. — Хорошо. Как его зовут?
— Джозеф.
— Ничего, Джозеф, — спокойно говорила она, щупая пульс у него на шее и наклоняясь к нему поближе. — Я доктор Деврис. Я знаю, что тебе больно и страшно, но все будет хорошо. Ты меня слышишь? Все будет отлично, но ты должен мне помочь. Мне нужно, чтобы ты постарался успокоиться и не двигался. Сможешь это сделать? Тебе нужно расслабиться, как можно быстрее расслабиться.
Прибежал Флетчер с сумкой в руках. Он был бледен и напуган.
— У тебя чистые руки? — спросила она его. Он посмотрел на них и кивнул. — Вытаскивай все бутылки, Флетч. Там должен остаться один лед.
Одной рукой она прижимала ткань к культе, и между пальцев потихоньку бежала кровь. Вся полоса ткани насквозь вымокла в крови.
— Джозеф? Когда я вот так делаю, тебе больно шею? — Она осторожно прощупывала лимфатические узлы, трогая их одной рукой. Он не смог указать, чувствует ли боль от ее прикосновений, и она двинулась дальше. — Джозеф, ты чувствуешь, что я дотрагиваюсь вот здесь? А на руке? Я сейчас нажму тебе на живот, а ты скажешь, станет больнее или так же.