Я надеюсь, что мое горячее желание получить высшую квалификацию по геологии, специально по петрографии, будет поддержано Комиссией. Если же какие-либо документы будут сочтены необходимыми для подтверждения анкеты, то прошу из-за формальных упущений не отказывать мне в моем ходатайстве, а принять хотя бы условно (выделено мной. — Р. А.), потребовав немедленную доставку соответствующего документа.
Ввиду того, что я нахожусь очень далеко, прошу результаты рассмотрения Комиссией моего заявления, а также вопросы требования направлять моему брату, работающему в Москве, который обеспечит быстрое уведомление меня. Адрес: Москва-69, Трубниковский переулок, 30, кв.12»{9}.
Все лето он мечется между Загликом и Баку, шлет телеграммы в далекий «Уралуголь», по крупицам собирая справки, содержание которых у нынешних читателей может вызвать, мягко говоря, недоумение: в аспирантуру института петрографии стремится попасть молодой человек, не в разведшколу же Красной армии! Но горный инженер М. Кашкай прекрасно знает, что такое справка о социальном происхождении и свидетельства с печатью, подтверждающие каждый факт в ней. Не представил заверенного печатью документа — значит, или что-то скрываешь, или уклоняешься от общения с трудовым народом, живешь своей жизнью и для себя, а советские люди сильны коллективизмом.
И летят в Москву, в Трубниковский переулок, 30, к Мир-Джамалу, а оттуда в Ленинград телеграммы кандидата в аспиранты Мир-Али Кашкая:
«Прошу приложить к моим документам присылаемую при этом справку о моей общественной работе (по ликвидации неграмотности), выданную Группкомом Союза работников просвещения… удостоверение из «Уралугля» от 1929 г. о моей работе… справку от завкома Загликского квасцового завода о моей общественной работе… справку о преждевременной кончине матери…»{10}
Его заявление с просьбой отправить в Ленинград для повышения своих теоретических знаний, подготовки кандидатской диссертации ни в Дашкесане, ни в Баку никого не удивляет: если не Кашкай, то кто же…
«Оформить Кашкая Мир-Али Сеид-Али оглы аспирантом Института петрографии». Директор института Левинсон-Лессинг Ф. Ю.{11}
Вроде бы все — победа! Цель достигнута! Ан нет — вызывают в Комитет по подготовке кадров. Есть вопросы…
Первый из них — аспирант Кашкай не успел сдать экзамены по диамату и истмату. Диалектический материализм и исторический материализм уже к тому времени были главнейшими предметами в любом вузе. Без них продолжить образование в аспирантуре было невозможно. И дело было не только в экзаменационных оценках — можно было прослыть аполитичным или и того хуже — сторонником буржуазной философии.
И Мир-Али садится писать заявление, первое в Ленинградском петрографическом институте:
«Будучи на разведочной работе в Закавказье, в семидесяти верстах от гор. Гянджи, сообщение Комитета по подготовке кадров о зачислении меня кандидатом в аспиранты я получил лишь 10 октября, а в Ленинград успел приехать 29 числа. В промежутке же этого времени я выполнял и сдавал ответственную работу, возложенную на меня Азербайджанским отделением института прикладной минералогии, о чем могу представить оправдательный документ в течение десяти дней. Ввиду этого я не мог подготовиться к испытаниям по диамату и истмату, потому прошу принять во внимание мое положение и, зачислив меня аспирантом подготовительного отделения, допустить к занятиям с 1 ноября, а также дать отсрочку по вышеупомянутым предметам до января месяца следующего года»{12}.
«Заявление принято к делу. Но это еще не все. Есть еще один вопрос. Тут письмо пришло… Кстати, оно поступило до вашего появления в институте. Письмо анонимное, мы ему хода не дадим. Но содержание… — Кадровик поморщился. — Примите к сведению и постарайтесь сделать так, чтобы таких писем в отношении вас больше не было, — у нас работы поубавится, у вас — неприятностей».
«И тут достали…» — уныло подумал Мир-Али. Аноним спрашивал у руководства далекого ленинградского института: зачем растить ученого — недобитого буржуя?
«Продублируйте справку о социальном происхождении», — напомнил на прощанье кадровик…
На следующий день в Комиссию по аспирантам поступает записка за подписью академика Ф. Ю. Левинсона-Лессинга:
«Сообщаю, что аспирант Кашкай Мир-Али зачислен в Петрографический институт и что непосредственным его руководителем будет профессор П. И. Лебедев»{13}.
Франц Юльевич конечно же знаком с неожиданным посланием «доброжелателей» Кашкая! По счастью, любитель эпистолярного жанра предпочел остаться неизвестным. По своему жизненному опыту профессор знает — жертвой подметных писем становятся люди талантливые и порядочные. Не дело ученого тратить время на анонимотворчество всякого рода завистников, как правило, безнадежных неудачников…
Через некоторое время сформулирована и тема диссертации: «Геолого-петрографический очерк района минеральных источников Исти-Су и их геохимическая характеристика».
…Они вновь встретились в знакомом уже нам кабинете — академик Франц Юльевич Левинсон-Лессинг и аспирант Мир-Али Кашкай.
— Не согласитесь ли быть моим руководителем?
Профессор не удивлен просьбой новичка, но считает нужным предупредить:
— А вы поинтересовались у ваших более опытных коллег, сколько раз им приходилось переделывать свои работы?
Кашкаю об этом известно.
— Ну что ж, попробуем. Подготовьте, пожалуйста, план-разработку вашей проблемы.
Вскоре Левинсон-Лессинг представит своего аспиранта профессору П. И. Лебедеву, в паре с которым они будут осуществлять руководство научной работой Кашкая…
«Родился я шесть месяцев спустя после кончины отца. Ребенком потерял мать. Потому с 11 лет пошел работать. Сиротская жизнь и Первая мировая война лишили меня детства. И все же я никогда не падал духом. Не пугали меня никогда ни трудности, ни страдания, которые мне пришлось перетерпеть в жизни. Не жалею о молодости, потраченной на бесконечную борьбу с несправедливостями. При всем при том, оглядываясь на свой нелегкий жизненный путь, могу с удовлетворением сказать: мне везло на хороших, умных людей. Их у меня в жизни было гораздо больше, чем плохих, недостойных».
Это слова сказаны в 1967 году умудренным жизнью ученым{14}.
А тогда, в далеком 30-м, когда садился на поезд, увозивший его в Ленинград, он не мог не сказать себе: «А ведь я бегу от своего родного очага!»
Истинные причины и мотивы наших поступков и решений большей частью являются вынужденными. Не потому ли, оглядываясь на склоне лет на пройденный путь, мы то и дело поражаемся собственному легкомыслию и с детским увлечением строим наивные версии о том, что было бы, если…
Как сложилась бы наша судьба, если бы поступили иным образом?
Вряд ли кто сможет ответить на этот вопрос определенно.
Ахмеда Джавада, лучшего из азербайджанских поэтов начала XX века, после прихода большевиков к власти многие бывалые люди предупреждали, что ему лучше в данную минуту покинуть страну.
«Одних расстреляли, других посадили, третьих выслали, а я должен бежать?!» — возмутился поэт. И погиб.
Увы, в жизни самыми верными оказываются решения, лишенные позы и романтизма.