«Точный адрес экспедиции пока неизвестен, — пишет М. Кашкай брату Мир-Джамалу. — Первая остановка в городе Ново-Сибирск…»{20}
Их 14 человек, начинающих геологов и опытных ученых, зачисленных прорабами, специалистом-химиком, просто научным сотрудником, препаратором, коллектором. М. Кашкай оформлен начальником отряда — учли его производственный опыт, накопленный в Дашкесане.
На Алтай он выезжал не раз и в последующие годы свыкся с неудобствами жизни геолога, сдружился с товарищами по экспедиции. Но каждый раз, когда он с рассветом поднимался в горы в Дашкесане, Карабахе, Нахичевани, Келбаджарах, он вспоминал далекий, деревянный Ново-Сибирск. Большой двор, где расположились участники экспедиции, старинные скрипучие дровни, сарай, где мычали, не давая спать, коровы, молоко которых, однако, было хорошей добавкой к скудному пайку геологов. Работа в экспедиции развила его природную аккуратность, стремление к порядку в любых условиях. Каждая кошма, палатка, лопата, молоток и другое имущество скрупулезно вписывались в особую книгу, и в любое время нужный инвентарь или инструмент можно было найти. Бережное отношение к вещам стало привычкой — в горах или в степи, на бездорожье, всё может пригодиться. Поэтому он всегда внимательно следил за тем, чтобы ничего из инвентаря не выбрасывалось.
Над этой его привычкой молодежь часто посмеивалась, хотя каждый раз жизнь в условиях полевых работ подтверждала правоту бывалого геолога.
Если бы нехоженые тропы, которыми пришлось пройти молодому азербайджанцу Мир-Али Кашкаю от Ново-Сибирска до конторы прииска Большая Викторьевка, расположенной в Горной Шории, и дальше — по склонам Кузнецкого Алатау и живописным уголкам Северного Алтая, выпали на долю какого-либо экзальтированного, романтичного юноши, наверняка азербайджанская литература обогатилась бы поэтическими «сибирскими» мотивами. К тому же, что ни село, гора, речка — одни тюркские названия, от которых невольно можно удариться в неистребимый тюркизм: прииск Казаны, расположенный неподалеку от гор Джелсай и Тютюн. Или, например, названия железорудных месторождений: Шалымское, Таштагальское, Кочуринское.
Коллеги Кашкая немало удивлялись тому, какую этимологическую интерпретацию давал Мир-Али каждый раз сибирской топонимике. И откуда что бралось? Не филолог же он, чтобы так изобретательно и искусно играть словами.
И тем не менее кажется странным, что его, можно сказать, поэтическая натура, всегда очень эмоциально отзывавшаяся на роскошное великолепие сибирских ландшафтов, ни разу не потянулась к блокноту, чтобы запечатлеть в памяти увиденное в стихах или в какой-либо иной литературной форме. Как свидетельствуют родные, он часто возвращался к сибирским страницам своей юности. И особенно подробно и восторженно рассказывал о первой своей экспедиции на Алтай. В статьях же исследуемая территория предстает в чисто профессиональном, детальном и точном описании:
«Район входит в состав Горной Шории, расположен на Юго-Западном склоне Кузнецкого Алатау и представляет собой гористую местность с мягким рельефом, изрезанным сетью горных рек и долин.
Высоко поднимающиеся вершины Пустаг, Кизимес, Учташ, Татуя, Куббес сложены из изверженных пород.
Вершины этих гор уже успели обнажиться денудацией, а некоторые вершины, как, например, горы Куббес, сложенные из более твердых, кремнистых серицито-кварцевых контактовых пород, не успели еще полностью денудироваться, и на этой горе мы наблюдаем резко поднимающуюся, высокую древнюю покрышку.
Нередко на таких вершинах (Пустага, Куббеса) встречаются болота, и их склоны, как вообще весь горно-шорский район, покрыты непроходимой тайгой и густой травой.
Для более высоких частей района из растительности характерны кедры, на склонах встречаются, главным образом, пихта, а также береза и осина.
Ввиду густоты растительного покрова район беден естественными обнажениями, которые мы имеем возможность изучать лишь на высоких вершинах, на крутых склонах и на берегах глубоко резанных горных речек»{21}.
Вполне реально, пользуясь этим описанием, нарисовать весьма впечатляющую живописную картину или вычертить убедительную карту.
Отсутствие в творчестве Кашкая каких-либо литературных следов о пребывании на Алтае, откуда когда-то двинулся тюркский этнос через тайгу, великие реки, гигантские пространства, минуя Кавказский хребет, к берегам Босфора, можно объяснить и так. Молодой ученый смотрит на мир глазами геолога, и мышление его сугубо рационально. Он понимает, что от его работы в экспедиции зависит дальнейший научный поиск. Главное — собрать материал, проанализировать и на этой основе подготовить статьи, каждая из которых, и это он хорошо знает, пройдет сквозь сито придирчивого чтения его научного руководителя Лебедева, станет предметом полемического обсуждения на коллоквиумах.
Видимо, сосредоточиваясь на поставленных задачах, он поначалу не разрешал себе отвлекаться на «лирику», а потом это уже становится привычкой или, скорее, принципом его изыскательской работы.
В устных же своих выступлениях и лекциях он, обращаясь непосредственно к аудитории, был куда более эмоционален и красноречив, любил блеснуть ярким афоризмом, занятной историей, любопытной жизненной подробностью — всем тем, что способно было заинтересовать слушателя и разбудить его воображение.
Итогом сибирских экспедиций явились три научные статьи. Первые из них были опубликованы в трудах Петрографического института — «К петрографии интрузивных пород железорудных месторождений Кондомского района», а также «К петрографии западного склона Кузнецкого Алатау». Они представляют, по признанию автора, обработку части материалов, полученных при работе в составе Алтайско-Кузнецкой петрографо-геохимической экспедиции под руководством П. И. Лебедева.
Кондомская группа железорудных месторождений, открытая геолого-поисковыми партиями в 1931 году, представляла особый научный и практический интерес. М. Кашкай, продолжая исследования своих предшественников, побывавших в районе, дает точную и обширную характеристику довольно большой площади.
Третья работа — «К минералогии рудных процессов Кондомской группы железорудных месторождений» вышла в издательстве Академии наук СССР под редакцией Совета по изучению природных ресурсов.
«Изучение метасоматических процессов в связи с образованием железорудных месторождений в Кузнецком Алатау представляет весьма интересный объект, — писал М. Кашкай. — Наша работа, предложенная профессором П. И. Лебедевым летом 1932 г. Горно-Шорскому отряду Алтайско-Кузнецкой геохимической экспедиции, коснулась Кондомской группы железорудных месторождений в Кузнецком Алатау. Она была продолжением работ названной экспедиции в 1931 году, в которых я также принимал участие»{22}.
В этой статье, явившейся результатом полевых наблюдений, химических и микроскопических исследований, рассмотрены общие вопросы минералогии рудных процессов Кондомской группы, выделены особенности и даны подробные характеристики железорудных месторождений. Причем, в отличие от своих предшественников, М. Кашкай дает развернутые характеристики составным частям труппы: Шерегешевскому, Шалымскому, Таштагальскому и Кочуринскому месторождениям.
Молодой ученый особо подчеркивает, что со стороны своего профессора Лебедева он встретил самое близкое «живое руководство» как во время полевой работы в 1931 году, так и при камеральной обработке в Петрографическом институте Академии наук СССР. Он подчеркивает, что пользовался также весьма ценными советами профессора Д. С. Белянкина, «дававшимися мне во время просмотра шлифов». И еще один штрих, свидетельствующий об оснащенности экспедиции, уровень которой для того времени был достаточно высок. «К нашему отряду была прикреплена химическая лаборатория (химик — В. А. Молева), в которой своевременные определения тех или иных интересующих нас в руде элементов способствовали более правильному сбору материалов и давали некоторый материал к решению более сложных вопросов»{23}.