Синеет небо над Гянджой, ни единого облачка над головой молодой и цветущей Хабибы, укачивающей под вечными чинарами свою годовалую дочурку Рахшанде. И в глазах молодой женщины ни тени грусти. Только бездонное счастье. Ей, матери четверых детей, всего-навсего 26 лет. Она хочет подарить Сеид-Али еще сыновей.
Ничто не предвещает в далекой окраине империи каких-либо перемен существующего порядка вещей, осененного веками размеренного восточного бытия. Нашествие грузин и лезгин, когда однажды исчезли знаменитые крепостные ворота Гянджи (они по сию пору хранятся в запасниках музеев Тбилиси в качестве военного трофея и вещественного доказательства грузинской удали), подвиг Джавадхана, не пожелавшего сдать Гянджу генералу Цицианову, — все это осталось в глубине ушедшего столетия, в дастанах, распеваемых ашугами-сказителями.
Синеет небо над Гянджой, ни тени во взоре матери, склонившейся над колыбелью младенца. Ничто не может нарушить ее покой. К тому времени, когда муж вернется из долгих странствий, она родит ему пятого ребенка, который только что шевельнулся у нее под сердцем. Это будет ее четвертый сын — так подсказывает ей сердце. Мужчины — везде и всюду — желают иметь сыновей. И чем больше — тем лучше. И их можно понять: сын — защита чести и достоинства, опора в делах. Но было бы несправедливо не замечать того, что Сеид-Али, ее муж, гордится сыновьями — Мир-Джамалом, Ага-Миром, Мир-Таги — продолжателями рода, и боготворит свою Рахшанде, любит ее больше жизни…
За воротами тишина. Медленны, беззвучны воды Гянджачая. Спит крохотная Рахшанде в люльке, как и вся древняя Гянджа…
К тому времени, когда вернется Сеид-Али, надо запастись именем для нового дитя.
Она уверена — у нее будет сын…
Чутье не подвело молодую женщину. Ее пятый ребенок и в самом деле оказался мальчиком. Ошиблась Хабиба в другом, пожалуй, в главном — в том, что скоро выйдет встречать мужа.
Он не вернется более никогда в Гянджу, удачливый в делах, да и во всем остальном, предприниматель Сеид-Али.
Вместо него в дом пришла черная весть, страшнее которой не бывает.
В Одессе, где он оказался по делам, его неожиданно сразила какая-то странная болезнь. Он по житейской привычке первоначально не обращал внимания на боли, считая их преходящим недугом. Когда же пришлось-таки обратиться к врачам, было уже поздно — одесские врачи оказались бессильны перед болезнью почек.
Случайная, нелепая смерть… Он ушел сорока двух лет от роду, оставив четверых детей, беременную пятым ребенком молодую жену и свое состояние, доставшееся ему от предков и приумноженное его неустанными трудами. Его привезли в Гянджу в цинковом гробу и похоронили в семейном склепе на кладбище «Сявискар» (ныне оно находится в центре города. Обычай захоронения в склепе идет из глубины веков. В Гяндже и некоторых других районах Азербайджана он сохранился до наших дней).
Молодая мать до конца дней своих будет мучиться этой нелепой смертью, не понимая, в чем была вина ее супруга, если так было угодно Всевышнему.
Безотчетный страх пробрался в ее душу с того дня — молодая женщина уловила в неожиданной смерти смутное знамение.
Знак беды. Он рано или поздно появляется для каждого. Но мало кто может уловить его незримое приближение, а почувствовав, укрыться, уйти, изолироваться от тех напастей, которые он предвещает.
Люди склонны верить в свою звезду даже на смертном одре. А ведь сказано давным-давно: Господь дал — Господь взял. И еще сказано: беда не приходит одна…
Мир-Али родился спустя несколько месяцев после похорон. Рождение ребенка после сороковин и перед годовщиной посчитали добрым знаком.
Хабиба и сама чувствовала милосердие небес, не отнявших у нее дитя, давших ей силы внести в дом четвертого сына Сеид-Али, не позволив, таким образом, погаснуть животворному огню в его очаге.
Она нашла это имя еще при жизни отсутствующего мужа и мысленно обращалась к существу, просившемуся на свет божий с тем именем — Мир-Али.
Хабиба полагала, что дважды освященным именем она оградит от злых сил своего сына, которому суждено было расти без отца. Али — наиболее почитаемый азербайджанцами святой мученик, Мир — знак святости.
— Пусть оберегает тебя сень Али и святость твоих далеких предков…
Сразу после сороковин управление делами, как и всем семейством, перешло к старшему двоюродному брату Мир-Джалилю, следующему по возрасту в доме — сыну рано умершего Мир-Гасыма, которого вырастил Мир-Мевсум-хан, военный консул Ирана в Баку. Наследование по родовой традиции переходило не детям, а по старшинству, среди мужской половины.
Традиция, подтвержденная жизненной практикой, как известно, имеет силу закона. Более того, она часто бывает выше закона. Во всяком случае, ни в какое противоречие с юстицией Российской империи право Мир-Джалиля стать обладателем собственности, накопленной родом, не вступило. Не оспаривалось оно никогда и членами семейства. К. тому же Мир-Джалиль был уже коммерсантом первой гильдии, домовладельцем, известным богачом в Гяндже. Он закончил бакинское реальное училище, кроме родного азербайджанского знал французский, арабский, фарси, русский.
Женившись на дочери Мир-Мевсум-хана — Хумай, он приумножил семейный капитал, прибавил в авторитете. Известность, уважение и особый почет ему принес тот факт, что в 1896 году его делегировали в Петербург в составе делегации Закавказья на торжества по случаю коронования российского императора Николая II.
И опять все вошло в свою обычную колею. Семейство продолжало жить своей размеренной жизнью.
Отставший от каравана жизни исчезает без следа, время стирает с земли даже его могилу. И когда это происходит, азербайджанцы воздают хвалу Всевышнему, забравшему их родича к себе, в райские кущи, о чем свидетельствует слияние праха его с матерью-землей.
Спит древняя Гянджа. Спят пятеро деток Хабибы-ханум, старшему из которых Мир-Джамалу уже 18, а младшему, Мир-Али, только исполнилось 7, и он уже ходит в Гянджинскую гимназию, обучается музыке, как того хотел его отец.
Каждый год родители отдают детей в семьи местных немцев, которые поселились в этих краях еще в екатерининские времена. Немцы поселений Аннендорфа, как и Еленендорфа (нынешний Ханлар), живут с Гянджой совместной жизнью. Дети остаются у немцев по нескольку месяцев, заглядывая к родным только по воскресеньям. Так дети усваивают немецкий язык и немецкие порядки. У немцев масса запретов. Например, фрау Гретхен учит порядку следующим образом: чертит круг и строго-настрого запрещает переступать черту.
«Мир-Али нашел способ выходить за черту, не нарушая при этом запрета, — смеется фрау. — Поставит ножку за линию и тут же уберет!»
…Лето в том году было необычайно жарким. Иногда гян-джинцам казалось, что успевший изрядно им надоесть огненный рыжеватый диск вовсе и не собирается покинуть основательно изжарившееся небо даже ночью. Как назло, не было и дуновения ветерка с четко обозначенных в мареве дня гор Малого Кавказа. Город, правда, жил привычной жизнью, в назначенное время открывались лавки, но особого оживления на улицах не ощущалось.