Обезлюдели, можно сказать, не только улицы, но и базарные площади, другие места, где обычно собирались гянджинцы.
Мир и синее небо над Гянджей…
И вдруг выстрел.
Кара или предупреждение свыше?
Ага-мир, которому недавно исполнилось 14, мальчик блестящих способностей, лежит бездыханный. Кто ему подбросил ружье? Сам взял? С чего бы это? Он же тянулся к музыке и книгам!
Истошный крик матери. Вторая нелепая смерть.
Господи, как уберечь от нее малюток моих?!
Господь дает, Господь же и забирает?
Что-то недоброе витает над домом. Что-то изменилось в этом мире, доселе светлом и прекрасном, доселе казавшемся молодой матери цветником. Что?
Поговаривают люди, что русский царь в своем Петербурге объявил войну Германии, правитель которой вроде бы ему чуть ли не родным братом приходится. Слышала Хабиба-ханум, как тихо беседовали о том мужчины в семье. И, судя по их словам, соседняя Турция не останется в стороне, тоже ввяжется в войну. А значит, может случиться, наводнят эти края русские войска.
Торговлю в Стамбуле потеряем, зато можно заработать на русских, считает на этих главных «совещаниях» Мир-Джалиль. Можно снабжать русскую армию провиантом.
Разговор этот был давно, а в Гяндже ни пушек, ни войск. Только гачаги, беглый народец, в окрестностях рыщут. Днем прячутся в лесах, а ночью выходят на дело. То купца припозднившегося перехватят, то дом бекский спалят. Одни говорят, мол, то народные мстители, другие машут рукой, мол, разбойник и есть разбойник, что тут приукрашивать. А вообще, чего люди не могут поделить? Земли и денег всем хватит, если по-честному трудиться. Как Сеид-Али и его братья. А тут войной идут друг на друга.
Кому это нужно? Хорошо, что от Гянджи до Москвы далеко, а до Турции тоже не близко. Обойдется…
Не обошлось.
Незримый большой водоворот бушевавшей где-то за три-девять земель войны неумолимо втягивал в свой омут все новые страны и народы.
Пожар становился вселенским, и от его всепожирающего пламени было не уберечься.
Собравшиеся аксакалы-миллионеры в Баку решили помочь царю великой империи в трудную минуту. Царь российский — он всем царь, каждому, кто проживает в пределах необъятной России — от Украины до Камчатки, от северных, покрытых льдами морей, до реки Араз, за которой начинается другая империя — Персидская, страна шахов и поэтов.
Гянджинский купец Мир-Джалиль согласился поддержать идею. По всей стране идет сбор средств на снаряжение азербайджанской дивизии. Слово, конечно, первым делом за миллионерами-азербайджанцами. Гаджи Зейналлабдин Тагиев, Муса Нагиев, Муртуза Мухтаров, Шамси Асадуллаев — нефтяные беки — уже внесли свой весомый пай. Собралось на совет и Гянджинское купечество, в котором солидное место занимает Мир-Джалиль.
Гаджи Зейналлабдин — признанный авторитет во всем Азербайджане. Раз он считает нужным формировать за счет собственных средств первую азербайджанскую дивизию, так тому и быть.
От войн, которые вел царь, азербайджанцы обычно оставались в стороне. Где-то там, высоко-высоко у самого трона, порешили когда-то освободить азербайджанцев от воинской обязанности. То ли речь их тюркская смущала царских сановников, то ли вера…
Но времена не те, да и война не та, считает Мир-Джалиль.
— За царя пошлешь игидов кровь проливать?
Хитрый, недобрый прищур рыжебородого ахунда. Он степенно поглаживает отливающую рыжеватым блеском свежей хны окладистую бороду.
— Игиды давненько, со времен Джавадхана, не знают запаха пороха. Едва ли не все наши кавказские соседи прошли через все войны царские, военному делу обучены. Да и оружие нынче не то, что сто лет назад.
Кто был больше прав в том давнем споре — не нам судить. Только последующие события показали: если кто и нуждался в помощи и поддержке Российской империи, так то был сам царь.
Это была не единственная правда в речах ахунда. Но прав был в том споре и Мир-Джалиль: он тоже считал, что надо помогать русскому царю.
Колесо истории вращается медленно, неслышно, незаметно. Но часы, когда оно ускоряет свое вечное вращение, западают в человеческую память надолго, поскольку шестеренки молоха обильно смазываются кровью людской.
Скинули царя с его золотого трона, и пошла смута по всей империи, которую и империей-то называли теперь ради большой политики.
Покатилась по ухабам безвременья раздираемая обезумевшими народами страна. А народы перестали быть народами, превратившись в кровожадные толпы. Началась и долго не утихала давняя армяно-азербайджанская вражда. У скольких людей она оставила свою недобрую отметину — не счесть…
Пошли разговоры о том, что с турецкого фронта возвращаются к себе в Россию русские солдаты — не хотят более за царя-батюшку умирать. Вновь (в который уже раз!) ощетинилась ружьями Гянджа. Заперлись наглухо горожане в своих домах-крепостях. Толстенная кладка их, выдержавшая натиск веков, более не внушает доверия Хабибе-ханум.
Призрак черной вести, той, что прокралась за порог ее дома 12 лет назад, вновь витает где-то поблизости и некуда уйти от него.
Страх вновь вселился в ее материнское сердце. Некуда податься…
…Майским утром с грохотом распахиваются ворота.
Она бросается к веранде, где играют ее младшие Мир-Али и Рахшанде.
— Джалиль?!
Чей-то хриплый голос, прокатившийся по двору, ожег ее сердце.
— Джалиль!!!
Оглушительно гремят выстрелы. Она успевает добежать до веранды и, цепляясь за косяк, медленно сползает на порог.
Падает раненный в плечо Мир-Джамал (правая рука так и останется у него неподвижной), ранен Мир-Таги (до конца жизни он будет носить ортопедический ботинок, а ранняя непонятная смерть — не следствие ли шока, который мальчонка испытал в 1919-м?). Пуля задевает спрятавшегося за диваном маленького Мир-Али (на всю жизнь останется у него отметина о том дне).
Его сестренка Рахшанде, девятилетняя Султан-беим и трехлетний Мир-Селим — дети Мир-Джалиля — уцелели чудом, схоронившись в глубине комнаты за диваном…
Веранда в кровавых брызгах.
Мрачные тени перешагивают через распластавшееся безжизненное тело Хабибы.
Кровавые следы по всему дому.
В кабинете за столом — изрешеченное пулями тело Мир-Джалиля.
Невидящий взор Хабибы устремлен в дальний угол веранды, где за толстыми мутаками исчез ее Мир-Али. Самый смышленый ее мальчик, самый умный, самый талантливый, который расстается с книгами, только когда берет в руки тар…
Он еще ничего не понял. Ни грохота выстрелов, не мечущихся теней, ни неожиданно смолкнувшую мать, так и не добежавшую до него, ни женских воплей, ни раны в ноге, ни крови, сочащейся из нее…
Потом он вспомнит эти мгновения как страшное безмолвное вращение гигантского черного пространства. И услышит крик матери.
Этот зов отчаяния еще долго будет будить его среди ночи…
Пронзительная тишина повисла над разгромленным жилищем.
Все кончилось разом: беззаботное детство, безбедная жизнь, безоблачное будущее…
Рок? Но в чьи руки он вложил свой кровавый меч? И — за что? За что, Господи… Из очевидцев тех событий уже никого нет в живых. Да и при жизни они неохотно делились воспоминаниями. Небезопасно это было.
С этого кровавого эпизода жизнь Кашкаев словно подменили. Лишь старший сын Се ид-Ал и — Мир-Джамал — вместе со своими двоюродными братьями еще пытался что-то сделать, выжидая наступления лучших времен.
В те смутные годы все чего-то ждали: армяне — Андроника, азербайджанцы — турок, русские — кто Деникина, кто большевиков. А все вместе в душе еще надеялись: авось образуется и все станет на свое место — царь воссядет на трон, армяне поутихнут, вернется русский губернатор с казаками вместо назначенного мусаватистским правительством Худадат-бека Рафибейли.