— Мужество покинуло нас! — так сказал старик охотник. — Пришли другие оплодотворять наших женщин!
— Что предлагаешь ты, старик? — спросили одни.
— Ты сам скоро умрешь, конечно, ты не боишься! — сказали другие.
— Боюсь, как не бояться! Разве я воин, чтоб искать смерть? — отвечал старик. — Но помните, было сказано:
Встал старик и пошел к желтолицым, шутил с ними, пил их вино. И полюбили они его. Миновало еще пять сестаис, подул хороший северный ветер. Собрали пришельцы свою добычу, лучшее, что было в селении: женщин, деньги, вино. И старика. Погрузили на ангун и уплыли. Селение же осталось. И стояло еще две сотни иров. И две сотни иров уходили из него отважнейшие. А потом вновь подул влажный южный ветер…»
ИЗ «ВЕЧЕРНИХ ИСТОРИЙ ТУАНА».
— Думаю, ты напрасно сказал «нет», светлорожденный, — заметила Этайа, когда Эак рассказал им о событиях ночи и своем сне.
— Он не мог поступить иначе, — сказал туор, — хотя и не знал, что сделка была нечестной.
— О чем вы?
— Мессира полагает, что ты должен был согласиться на предложение Наместника (Эак удивленно посмотрел на женщину). Хоть он и пытался обмануть тебя: то была не фэйра, а обыкновенная девочка, над которой потрудился маг. Ты ошибся. Но поступил как должно. Теперь судьба твоя — в руках Безымянного.
— А ваша?
— О нашей твой сон не говорит. Отказавшись от покровительства Наместника, ты отдал себя и нас, разумеется, на милость того, чье имя — Таг.
— Милость — неподходящее слово, — сказала Этайа. — Но выбор не так уж важен — и тот и другой служат Пути Тьмы.
— Ты говоришь о маге?
— Нет, о людях. Знак мага скрыт от меня. Но он не слишком силен…
— Да?
— …иначе наградил бы тебя безумием, — сказал туор. — Делать иллюзии могут многие! Почти каждый туор может!
— Мне приятно это слышать. Особенно то, что ты, владея магией, скрыл это от меня!
— Не обижайся, светлорожденный Эак! Моя магия сродни твоей: я воин.
— Мне ли этого не знать!
— Отец! — вмешался Нил. — Пирог с телячьим пастетом[18] стоит целое состояние. А есть его можно только горячим. Если мудрость ваша обратилась к прошлому, ее можно совместить с обедом.
Трех перемен блюд оказалось довольно для всех, кроме Нила. Нил ел за шестерых, хотя при необходимости мог не есть несколько недель. Отдав должное унфи, аргенет откинулся на спинку стула и пропел первые строки баллады о Уэнсане Отважном:
— Это ты о своей особе, сениор? — невинно спросил Нил.
— О своем животе. Или ты забыл веру Конга: музыка полезна для брюха, — ответил Эак на матросском жаргоне.
Трапезная, в далеком прошлом вмещавшая две сотни пирующих, была убрана в обычной конгской традиции. В большом двухъярусном зале Эак и его спутники были одни, если не считать слуг и только что вошедшего мальчика-разносчика.
— Время поедает эту страну, — задумчиво пробормотал аргенет.
— Да, — согласился Нил. — Пованивает мертвечиной.
— Зато каковы эти деревянные колонны! Даже моим мечом не разрубишь с одного удара.
— Дерево иногда тверже человека, — сказал Нил. — Но кухня у них отменная.
Этайа коснулась плеча туора. Биорк повернул голову и посмотрел на мальчика-разносчика. Постелив на паркет кусок ткани, он расставлял на нем деревянные фигурки.
— Сениор, — тихо сказал туор. — Обрати свой слух к маленькому резчику.
Аргенет прислушался, и глаза его засияли.