Мужчина смотрел на обнаженную девушку. На темный, нет — черный, потерявший выпуклость силуэт — тень на светлой стене воздушного пространства, поднявшейся над восходящей плоскостью залива. Сильная рука мужчины черпала мелкий песок, приятный сохранившейся в нем теплотой, и, медленно разжимаясь, отдавала его назад, туда, где он переставал быть песком в руке, а становился частью сущности, называемой «берег».
Девушка двигалась. Из-под босых ног вспархивали маленькие песчаные вихри. Она танцевала. Музыкой ей были мерное дыхание волн и собственное пение и еще шорох, с которым ноги ее разбрасывали песок:
Песня кончилась, и девушка, оборвав движение, подошла к мужчине. Она опустилась рядом с ним на песок. От мокрых ее волос пахло водорослями и женственностью. Мужчина положил руку на прохладное бедро. Девушка вздрогнула, но не отодвинулась. Рот ее приоткрылся. Ровные зубки блеснули отсветом взошедшей Моны.
— Мой господин, — проговорила она голосом, в котором перекатывались морские волны, — ты знаешь…
— Молчи, Нини! — мужчина провел ладонью по ее ноге, и мозоли, натертые на ладони рукоятью меча, царапнули нежную кожу. — Я знаю, что ты хочешь сказать. И знаю, зачем ты пела эту песню. Не спрашивай, не разрушай чар. Довольно мне дня, чтоб носить одежду охотника.
Девушка отвернулась и надула губки. Теперь взгляд ее был обращен в сторону красных огней, обозначивших ангмарскую гавань. Мужчина нахмурился, но лишь на мгновение. Рука его легла на затылок девушки и повернула ее головку к себе лицом.
— Не нужно играть со мной, Нини! — сказал он мягко. И девушка, многое знавшая о нем, ощутила холодок, стекший по позвоночнику. — Я никогда не обижал тебя, — продолжал мужчина. — И не обижу сейчас. Но плата, которую ты получишь, будет такой, какой ее определю я, а не той, которую захочешь ты, Нини! — Теперь обе его руки держали голову девушки так крепко, что Нини не смогла бы пошевельнуть ею, даже если б захотела. — Скажи мне, моя фэйра, я когда-нибудь обижал тебя?
— Нет! — шепнула девушка.
— Я когда-нибудь обещал тебе что-то?
Нини попыталась вспомнить, но не смогла:
— Нет, господин.
— Может быть, я оставлял тебя огорченной? Была ли моя признательность за то, что ты даешь моим чувствам и моему телу, скудной?
— Нет! — сказала девушка и улыбнулась.
Этот мужчина, несмотря на свои пятьдесят шесть иров и сотни сражений, был лучшим из тех, кто звал ее, чтобы украсить свой отдых. И самым щедрым.
— Не пытайся опутать меня, Нини! Столько женщин делили со мной и жесткую палубу турона, и воздушные ложа дворцов, что на … моем наросла скорлупа крепче ореха тикки. Да и чутье мое лишь немногим уступает чутью белого хиссуна. Иначе я не был бы тем, кто я есть, Нини! — Мужчина потер ладонью грубый рубец на подбородке, а потом улыбнулся и тряхнул головой, будто сбрасывая что-то. — Пойдем! Я пригласил сегодня мимов из Дворца Наместника. Хотел аэтона, но Отважный, — мужчина хмыкнул, — Саннон меня опередил. Не огорчайся, мимы хороши!
Мужчина поднялся и стряхнул с себя песок. Девушка тоже встала и, неся в руке набедренную повязку, пошла вслед за ним туда, где дожидались, угрюмые и внимательные, воины охраны. Сдвоенные мечи десятников тускло поблескивали на рукавах их курток. Девушка шла прямо на них, и воины расступились, проводив хищными взглядами ее подрагивающие ягодицы, с которых осыпался налипший песок.