— Она ушла, Тай?
Так и есть.
Та. Чужая. Рыжая.
Сердце Моны учащенно забилось, рука потянулась к щеколде.
— Ои! — сказала женщина (Мона услышала приглушенный смешок). — Спишь. Харуты обожрался. Хорошо хоть отпереть не забыл. — Женщина вновь усмехнулась, шагнула к двери. Мона хиссой метнулась в угол хижины и укрылась валявшимся там драным унритским плащом.
Дверь скрипнула.
— Так она ушла, Тай?
В хижине было темно и душно, даже несмотря на приоткрытую дверь. На пороге Элта споткнулась и едва не упала на спящего хиссуна. «Сейчас растявкается. Сволочь», — подумала женщина, осторожно двигаясь по комнате, выставив вперед руки. «Свечи. Где у него свечи?» Постепенно глаза привыкли к темноте, и женщина разглядела сальное окошко, стол, широкую лежанку, на которой постанывал во сне Тай. Вторая постель была не прибрана, но на ней никто не спал. Странно. Она не ожидала увидеть здесь ВТОРУЮ постель. «Ну, ну», — усмехнулась женщина. На мгновение серебристый луч скользнул по комнате, и Элта увидела лежавший на краю стола кремень. Тут же стоял оплывший огарок свечи. Она подошла к столу, запалила тонкий фитилек. Свеча разгоралась медленно, треща и разбрасывая по столу горячие капли.
Женщина поправила копну рыжих волос на голове, оглядела хижину. Здесь мало что изменилось с тех пор, когда она тайком ото всех бегала к Таю, прятала голову в его волосатой груди. Наслаждалась его грубой звериной лаской. А впрочем… Пол, похоже, выметен. Стол тщательно протерт. Ни одной грязной миски на полках. «ЭТА свое дело знает. Где она? Ушла? А вдруг как придет в самый неподходящий момент? Дура, я же не закрыла дверь!» Элта вернулась к двери, торопливо задвинула щеколду. «Так-то. Погуляешь ночку. Оно и видно, что тебя не лапал ни один мужик».
В запертой хижине Элта почувствовала себя уверенной. Теперь она вполне обошлась бы и без свечи. Треск плавящегося воска раздражал ее. Элта вернулась к столу, сбила рукой тусклое пламя. Потянулась всем телом. Выглянула в окошко. Над пустынной улицей маячила в разрывах туч печальная мона. «Надо же, так назвать эту». Отмахнулась от нее, будто от назойливой муссы: «Пятнадцать иров прошло, а одно слово — и ты пошла к хриссам». И не перечесть, сколько унритов посылало к хриссам своих жен.
Из-за нее.
Элта вздохнула.
Когда-нибудь это кончится.
Вот и Тай. Выгнать выгнал, а теперь дрыхнет, как хиссун. Впрочем, они друг друга стоят. Хозяин и хиссун. Другой бы растявкался на всю улицу, а этому хоть бы что. И ухом не поведет. А может, чувствует: свои.
«Да уж, не чета этой», — думала, раздеваясь, женщина. Легкое движение — и атласный пояс хиссой скатился к ногам. Затем несколько стягивающих талию шнурков. Она развязывала их не спеша, представляя, как путаются в многочисленных хитростях грубые мужские руки. Сердце забилось сильней; кровь яростно запульсировала в висках. Даже спящий Тай вызывал у нее страстное желание окунуться в его объятья, провести рукой по его заросшей щетиной груди, и она прекрасно понимала, почему именно сейчас ей так захотелось его крепкого, пропитанного чужими запахами, тела.
Потому, что ЭТА стала… Могла стать…
Пустующая постель Моны распаляла не меньше, чем мысли о Тае. Даже больше. Элта нервно дернула один из шнурков, и тот вместо того, чтобы развязаться, затянулся мертвым узлом. «К хриссам» — она рванула сильней. Смачно хрустнули рвущиеся нитки.
— Чтоб тебя, — яростно прошептала женщина: платье стоило недешево. Лучшее в Унре. Такого здесь просто не найти. Не то что купить. «Ничего. Все окупится, когда ОРТАГ получит…»
«Мону», — почему-то с опаской подумала женщина.
— Чтоб тебя, — повторила она, выдергивая тело из отчаянно сопротивляющейся одежды.
— Тай! — краем глаза Элта заметила, как куча унритского тряпья в углу хижины зашевелилась. «Здесь у тебя полно хрисс, Тай», — уже мягче сказала она, подходя к постели унрита. Ее смуглое тело утопало в серебристом свете.
— Ну же, Тай, — женщина ловко нырнула под одеяло, прильнув к разгоряченному харутой телу. Элта так хотела его ласк, что тут же забыла: еще несколько хор назад этого хотела не она.
Этого хотел Ортаг.
Свеча на столе вспыхнула.
Сама собой или это она зажгла ее?
Мона стиснула зубы. Сначала обожженная рука. Теперь — свеча. Что дальше? Если бы она помнила, кто она, откуда, почему находится здесь, среди чужих, непонятных ей существ! Смутные образы шевелились в голове, один Мона помнила отчетливо — лицо, склонившееся над ней. Широкие скулы, острый с горбинкой нос. Глубоко посаженные глаза. Что-то еще. Шрам? След от ожога? Грубая щетина на щеках? Лицо, очень похожее на лицо Тая. И запах. Такой же. Родной. Близкий. Не то, что у тех других, чем-то напоминающий запах падали.