К 1 июля 1941 года 125-й полк остался практически без матчасти и убыл в Казань, получать Пе-2. «С этими самолетами прибыли в Быково, где и приступили к их освоению. Надо было однажды облетать Пе-2. А для того, чтобы вылет прошел с пользой для дела, дали попутно задание – разведать воздушную обстановку в районе между Смоленском и Вязьмой. Взлетели. Над линией фронта видим Me-110 штурмует наши войска. А у нас даже боекомплекта нет. «Мессер» нас заметил и пустил в нашу сторону очередь. Смотрю трассы вроде бы мимо идут. Пошли домой. Заходим на посадку Шасси выпустил, прошел над полосой. Мне инженер эскадрильи, Леня Захаров, показывает большой палец все нормально, шасси вышло. Захожу на посадку, плавно подвожу, чтобы «козла» не было Сели, метров 70 пробежали и – полный капот Оказалось, что очередью с «Мессершмитта» пробило покрышку, но та – не то, что на СБ, – сделана была из толстой резины, поэтому не «спустилась», и внешне колесо выглядело неповрежденным.»
Вылечившись после ранения, полученного при аварии, Виталий Гордиловский вылетает на Ленинградский фронт, на аэродром Сарожа, вдогонку за своим полком. К тому моменту основной состав части перевели на аэродром Левашово, на Сароже осталась лишь группа из нескольких самолетов, вошедшая в подчинение генералу Журавлеву. «Собирали, откуда возможно, СБ и летали на них. Прибыл полк девушек, и я выполнял с ними на По-2 ознакомительные полеты. Доставлял на По-2 разные грузы. Под Новый год, 30 декабря 1941 года, дали задание вылететь в одну из деревень на спиртзавод. Колхозники как узнали, что я в Ленинград лечу, сразу продуктами меня стали загружать. Дали четыре каравая домашнего хлеба, мешок свеклы, бочонок квашеной капусты, три мешка картошки, лук. Все это загрузили в самолет. С таким грузом и разбег увеличился – взлетал прямо из ворот спиртзавода, рабочим перед этим объяснял, как надо самолет за крылья и хвост держать, когда их отпускать надо. Прилетел в Левашова, сел, и в этот момент немцы налетели и бомбят. Бомбы падают сериями – и все они рвутся по бокам от моего самолета.
Комполка Сандалов увидел, сколько я всего привез, говорит: «Ну, теперь только тебя будем в эти рейсы посылать!» Стали готовить праздничный ужин. Каждому понемногу накладывали – по две картошки, по ложке квашеной капусты, по одной свекле и куску хлеба. На праздник к нам приехали артисты, они тоже сели с нами ужинать. Мы с Павкиным сидели рядом с Шульженко. Она, видно, очень голодная была, потянулась сразу за картошкой, а Павкин отодвигает от нее тарелку и говорит: «Сначала пой!» И так, как она пела в тот вечер, я уже никогда больше не слышал.
К концу ужина в котле еще немного еды оставалось, и я поставил возле него часового с автоматом. Когда ужин закончился, ко мне Леня Захаров подходит, говорит: «Дай поесть». Я – ему: нет, все. А к котлу не подойдешь, там часовой стоит. Так у Лени даже слезы потекли, он говорит: «Дай поесть, ты же друг мне, неужели ты стал сволочью?!» И он так заплакал, что его даже на руках пришлось выносить из столовой. А ночью случилась неприятность: один солдат пробрался к котлу, уговорил часового, и съел очень много. Ох, и мучились же с ним потом…»
Буквально сразу же после праздника поступило задание: разбомбить переправу. «Дали сопровождение – девятку МиГов, невиданное дело! И так хотелось бомбы точно положить: ввел самолет в отвесное пикирование и переправу разбил. Начинаю выводить, жму на кнопку автомата вывода, самолет с трудом поднимает нос; тут вижу: загорается красная лампочка «Перегрузка» – и теряю сознание. Как уж вышли из пикирования – ничего не помню. Очнулся – самолет задрал нос, скорость потерял, качается с крыла на крыло, вот-вот свалится. До аэродрома дошел, сели, вылез из самолета, несколько шагов сделал – и упал: такая боль была».
Перегрузка не прошла без последствий: Виталий Александрович получил повреждения внутренних органов и некоторое время не летал. В феврале 1942 года в Сарожу вернулась основная группа полка, потерявшая в ходе боев все, кроме одного, самолеты. Полк всем составом выезжает в Казань за новыми «Пешками». Однако, уже приняв их, получает приказ: Пе-2 сдать маршевому полку и убыть в Монино для переучивания на новую матчасть американские бомбардировщики В-25.
К моменту прибытия полка в Монино там уже находились проходившие переучивание на В-25 37-й и 16-й бомбардировочные полки. После освоения машины и недолгого пребывания в резерве все три полка, образовавшие 222-ю авиадивизию, вошли в состав 1-го бомбардировочного корпуса ВВС. Боевые вылеты совершали днем, и в дивизии появились потери. Виталию Гордиловскому повезло: днем летать практически не пришлось – лишь один раз, на разведку. Тогда его В-25 атаковали шесть «Мессершмиттов». Еле удалось отбиться и вернуться на свой аэродром.
К осени 1942 года в полк прибыл летчик Ульяновский. За год войны досталось ему «под завязку», но и прибавило опыта ощутимо. Спустя месяц после своего приезда С.А.Ульяновский вступил в командование 125-м бомбардировочным полком.
Недолго пробыв в ВВС, 222 авиадивизия переходит в АДД. Сразу изменилась и специфика работы экипажей: летать теперь приходилось ночью, на расстояния, гораздо большие тех, которые приходилось преодолевать до этого, бомбить цели, прикрытые крупнокалиберной зенитной артиллерией, прожекторами и звукоуловителями. В таких условиях одного мастерства летчика становилось мало, нужно было, чтобы слаженно работал весь экипаж: штурман – не «плутал» над вражеской территорией, радист – поддерживал бесперебойную связь, а стрелки – своевременно обнаруживали в ночной тьме воздушного противника. Группу авиаторов направили в центр переучивания, расположенный под Куйбышевом. Вскоре появилась возможность проверить, насколько четко летный состав полка может выполнять свои новые обязанности.
Вечером 28 января 1943 года четыре экипажа 125-го АП ДД вылетели на бомбардирование железнодорожного узла Вязьма. «Облачность – сплошная, а должна была вылетать молодежь. Я спросил разрешение у комполка Ульяновского вылететь первым, определить воздушную обстановку и тогда только дать команду н amp; вылет остальным. Взлетел. Пошел на Вязьму с запада, высоту набрал побольше. Я знал, что у немцев там звукоуловители стоят, задал двигателям разные обороты, чтобы звук был похож на тот, что дают работающие немецкие моторы. Перед узлом стал снижаться, и бомбы бросали с малой высоты. Сначала немцы молчали, но когда на путях возникла большая вспышка, начали по нам лупить со всех сторон. Зажглись прожектора – в кабине светлее, чем днем, стало. Ушли в облака, а там – обледенение. Даешь газ моторам, а самолет все ' равно идет со снижением, и здорово его колотит. Вдруг штурман Старжинский кричит: «Елки!» Оказывается, ему по стеклу штурманской кабины макушка елки хлестнула». Надо подниматься, но винты не тянули – мешал слой льда, наросший на кромках лопастей. Меняя угол установки лопастей винта и подавая на кромки лопастей спирт из антиобледенительной системы, кое-как, но удалось улучшить положение, и выбраться в межоблачное пространство.