Вскоре о нас узнали не по концертам. Дальнейшие события ни у кого не оставили сомнений, что «поющая» эскадрилья еще и воюет — но лучше было бы наоборот. С этими двумя эпизодами связаны мои самые мрачные воспоминания за обе афганские эпопеи.
20 апреля 1984 года начиналась очередная Панджшерская операция. 21 апреля Толик Корж, мой однокурсник по Черниговскому ВВАУЛ, со своим ведомым Сашей Шапиро летали на разведку караванов. Первый вылет они слетали нормально. Уж не знаю кто после этого полета сфотографировал их у самолета за 40 минут до очередного, 28-го боевого вылета на разведку — рокового для к-на Анатолия Ивановича Коржа. Вот и не будь после этого суеверным, хотя ведь десятки других летчиков, погибших в Афганистане, никто не фотографировал…
В Баграме была такая особенность: взлетали всегда на север, в сторону Панджшера, а на посадку заходили с обратным стартом — с той же стороны. Стоянка эскадрильи бьиа расположена так, что после запуска мы сразу выруливали на полосу и взлетали, а после посадки — сразу сруливали с полосы и оказывались на своей стоянке. Наше звено: Довганич- Дятлов, Гавриленко-Бондаренко запускалось для вылета на задание, когда услышали в эфире, что на посадку не с севера, а с юга заводят Сашу Шапиро. Довганич запрашивает: «Где ведуший?», Шапиро отвечает: «Азимут такой-то, удаление такое-то… лежит…» Мы тут же взлетели и пошли в тот район.
И вот этот перевал. Высоко в горах, не меньше 4500 метров, на заснеженном склоне обнаружили развалившийся на крупные части, но все еще выглядящий самолетом Су-17. Зашли на него, но снижаться не стали. Психологическое напряжение бьио сильнейшее, почти шок. Все уже понимали, что это первая боевая потеря. Смотришь вниз и думаешь, что там в обломках лежит твой друг, точнее, то, что от него осталось. Это произошло у входа в Панджшерское ущелье, с правой стороны.
По докладу ведомого, они обнаружили на этом йеревале караван и начали строить заход для нанесения удара. Зарядка была — НУРСы С-5 в блоках УБ-32. Были бы бомбы — сбросил и тяни, выводи. А тут, пустые после пусков НУРСов блоки — хуже тормозных щитков… Шапиро увидел, как самолет ведущего, уже после вывода из атаки, на горке начал падать плашмя на очень больших углах атаки. В эфире не прозвучало ни единого доклада… Сейчас трудно сказать, что это было — предштопорный срыв из-за недостаточной скорости на выводе или же попадание в кабину летчика — со стороны каравана был виден огонь ДШК…
Облегченный Ми-8МТ (с вертушки поснимали все, что могли) с двумя членами экипажа и специалистом ПСС едва вскарабкался на высоту, где лежал Су-17. Подсели, вертушка на этой высоте едва держалась. Спасатель выскочил, побежал к самолету. Машина лежала вниз кабиной, на киле. Рядом валялся распущенный тормозной парашют, и было много следов…
«Груз-200» в Чернигов уходил в запаянном гробу. До этого приходилось провожать в последний путь из Афгана на Родину летчиков из других частей, а тут — наш. По традиции, заведенной уже давно и не нами, на траурный митинг перед погрузкой в «Черный тюльпан» построилась вся наша эскадрилья и весь аэродромный люд из других авиачастей, не занятый подготовкой и выполнением боевых заданий. Перед строем к рампе транспортного самолета гроб медленно везли на БТРе. В самый момент погрузки в «Ан» над стоянкой пронеслась пара МиГ-21 соседнего 927-го ИАП из белорусской Березы, отдавая последние почести погибшему летчику.
Экстренная отправка нас в командировку из Лиманского привела к тому, что к маю месяцу пришел срок моего отпуска. Военные летчики могут летать без отпуска год, ну максимум — 15 месяцев, а потом, как ни крути, надо отдыхать. Вот в мае у меня и вышел срок. И ушел я в отпуск, а вместо меня на удары в звене комэска начали брать ст. л-та Андрея Давыдова. Он тоже закончил Черниговское училище, и хотя был родом из Москвы, оказался самим воплощением скромности и доброты. Не думаю, что погрешу против истины, сказав, что Андрей был душой коллектива — его друзьями была вся эскадрилья. Меня тогда в Баграме не было, и я расскажу обо всем, как знаю со слов.
Александр Шапиро (слева) и Анатолий Корж перед очередным боевым вылетом, ставшим для Анатолия последним. Баграм, 21 апреля 1984 г.
Командир 47 ГРАП гвардии полковник Александр Владимирович Бондаренко. Март 2001 г
Это произошло 25 мая 1984 года. Звено наносило бомбо-штурмовой удар по цели на севере Панджшерского ущелья. У ст. л-та Андрея Николаевича Давыдова это был 38 боевой вылет. Он был замыкающим в звене — ведомым у моего однокурсника к-на Юры Бутенко. Перед самым выводом из пикирования самолет Давыдова неожиданно взорвался. Взрыв был такой силы, что сначала никто в группе и не понял, что произошло. Этот взрыв приняли за попадание в крупный склад, кто-то даже крикнул: «Во рвануло! Склад накрыли!» Комэска, почуяв недоброе, начал перекличку в эфире по позывным — Андрей не отвечал… По предположениям специалистов, такой взрыв мог произойти либо из-за дефекта взрывателя, либо из-за попадания очереди крупнокалиберного пулемета в авиабомбу (они тогда бомбили ОФАБ-250-270). Похоронили Андрея на родине, на Введенском кладбище Москвы.
Для эскадрильи потеря в течение месяца двух летчиков стала такой психологической травмой, от которой многие не смогли оправиться до конца командировки. По крайней мере, я еще долго ощущал какое-то странное чувство вины…
Ну а я после отпуска вернулся и продолжал летать на боевые задания до августа 1984 года, пока меня не свалила «лихоманка» — я заболел брюшным тифом. Стоит вспомнить, что за годы афганской войны всевозможными болезнями переболело до 25–30 % личного состава. Среди них оказался и я. Мало того, после лечения в госпитале меня отправили в отпуск, на этот раз — по болезни. Все равно после «брюшника» два месяца к полетам не допускают. Но на том мои болезни не закончились. Только уже находясь в отпуске по болезни, в родном Донецке, я вдобавок ко всему заболел еще и гепатитом. Из-за этого я смог вернуться в родную эскадрилью, в Баграм лишь в мае 1985 года. Здесь меня ждала приятная новость: я был награжден двумя орденами Красной Звезды. Первым за 78 боевых вылетов на МиГ-21Р (с декабря 1981 по июнь 1982 г. — первая командировка). Вторым — за 130 боевых вылетов на Су-17МЗР (с марта по август 1984 года — вторая командировка).
Но после возвращения меня вводить в строй уже не стали — 263-я ОРАЭ ждала новую замену — эскадрилью Су-17МЗР 871-го ОРАП из Чимкента. Вот так завершились мои командировки на войну.
Окраски самолетов 2 АПДР ГК КА и 47 ОГРАП
Никаких сведений (фотографий или воспоминаний) о раскраске ДБ-ЗФ ОРАЭ УАП ВА КШС ВВС найти не удалось.
Достоверно известно, что в начальный период (осень 1941 г. — зима 1942 г.) Пе-2 имели б/н (бортовые номера) голубого цвета, нанесенные на внешние стороны килей между горизонтальным и нижним лучами звезд. Опознавательные знаки в 6 позициях (кили, фюзеляж, низ крыла) с черной окантовкой. Камуфляж — двухцветный черно-зеленый, иногда — просто зеленый. Зимой самолеты сверху красились легкосмываемой белой краской.
Ил-4 2-й АЭ имели двухцветный камуфляж (темно-зеленого и черного цвета), снизу черный матовый цвет. 03 (киль, фюзеляж и низ крыла) с черной окантовкой, б/н — белые на обеих сторонах руля направления. По воспоминаниям В. Кокарева, некоторые самолеты имели светло-голубую окраску снизу, а другие — двухцветный (зеленый и светло-коричневый) камуфляж. Зимой 1942-43 гг. Ил-4 прямо в полку красили белой краской. В октябре 1944 г. на авиазаводе в Филях звено Кокарева получило три новых Ил-4Р — каждый из них имел на киле свой рисунок — кот в сапогах, петух с косой, медведь (самолет В. Кокарева). Редакция будет благодарна за любую информацию об этом.