8* Бортовые номера были красные с чёрной окантовкой. Достоверно известно, что в Марах тогда летал Як-28Р с бортовым номером 39, на котором техником был Л.П. Тронин. (Прим. редакции)
9* На этих МиГах предполагалось выполнение полётов в стратосфере.
П/п-к Щербинин Геннадий Фёдорович, командир 1 -й АЭ 39-го ОРАП. Лето 1979 г. (аАД)
Но, как это часто бывает в авиации, в события вмешалась погода. В Каршах, как и на многих запасных аэродромах по маршруту перелёта, стоял туман и шёл снег. 5 января улететь смог только Ан-12 с передовой командой из 30 человек ИТС во главе с заместителем командира 1-й АЭ по ИАС м-ром Н.Ф. Бреславским. Специалистов АФС в Карши брать не стали. На данном аэродроме базировался 87-й ОРАП ВВС. ТуркВО, и там была своя аэрофотослужба. Она потом и занималась обработкой материалов наших разведвылетов. А вот с размещением в Каршах, как потом оказалось, были большие проблемы. Поэтому «сверху» и была дана команда свести состав оперативной группы к минимуму. В том же Ан-12 улетели назначенный начальником штаба оперативной группы, заместитель начальника штаба полка к-н В.Б. Дрегер и лётчики – старший группы п/п-к Муфазалов и к-н Голиков. А основной лётной группе пришлось ещё четыре дня просидеть в готовности к перелёту. Не теряя времени зря, мы поучаствовали в полковых полётах 6 и 8 января. Метеоусловия на маршруте перелёта и в Каршах улучшились только после 8 января. Хотя «улучшились» – это громко сказано. В день перелёта в Каршах была десятибалльная облачность с нижним краем 250 метров и видимостью 2.5 км. Шёл снег.
9 января 1980 года четвёрка МиГ-25РБ на пятиминутном интервале взлетела с аэродрома Балхаш и взяла курс на Узбекистан. Первым летел п/п-к Щербинин, за ним – к-н Добрынин, третьим – м-р Лопатин и замыкал группу я. Уже через полтора часа все четыре экипажа перелетели в Карши.
Самым «тяжёлым» испытанием для всех на начальном этапе оказалось размещение группы. В то время в Каршах базировались самолёты четырёх авиационных частей, не считая пролетающе-перелетающих самолётов ВТА. А их в те дни было тоже, как в большом аэропорту. Помимо 735-го ИАП (на МиГ-23М) и остатков 87-го ОРАП (10 МиГ-21Р, две спарки МиГ-21УМ и около 100 человек личного состава из этого полка, 2 января были перебазированы в Афганистан, на аэродром Баграм), постоянно базировавшихся в Каршах, сюда перелетели самолёты ещё двух полков. Эго две эскадрильи бомбардировщиков Як-28 149-го Гв. БАП с аэродрома Николаевка (под Алма-Атой), перелетевших сюда ещё в середине декабря. Ну и наша группа. Вдобавок ко всему, почти весь январь личный состав 87-го ОРАП был на казарменном положении. Проблемы с размещением возникли не только в отношении авиатехники на аэродроме-там, что называется, было «не протолкнись», – но и в отношении личного состава. Вот нам и досталось всё (и стоянки на аэродроме, и жильё, и место для штаба группы) по остаточному принципу. Все «теплые» места уже были «зафрахтованы» личным составом из Николаевки и представителями ВТА. Командир каршинского разведполка, как старший авиационный начальник, под штаб нашей группы выделил заброшенную комнатушку (то ли кладовку, то ли умывальник, то ли бывший туалет) размером 3 на 4 м. После многочасового «ремонта» здесь началась работа «аналитического» отдела нашей группы – штаба. Лётный и технический состав разместили в казарме человек на 150, вообще лишенной всяких удобств. Причём наши лётчики из группы Яков, сидевшие в Марах, жили в комфортабельной гостинице, за которую платили «аж целый рубль в сутки». А мы, лётчики МиГов, жили бесплатно в этой почти что «конюшне». И вышестоящее командование считало, что мы «зарабатывали бешеные деньги». Ведь из 1 рубля 50 копеек суточных, которые нам полагались в командировке (ни о каких «боевых» тогда и речи не было), нам. в отличие от группы в Марах, не надо было «отстёгивать» ежесуточно 1 рубль за гостиницу…
Несмотря па все бытовые и наземно-аэродромные проблемы, фактически сразу началась подготовка к вылетам на воздушную разведку. Перед группой стояли две основные задачи: радиотехническая разведка (РТР) вдоль границ с Ираном и Пакистаном и воздушное фотографирование и радиолокационная разведка обозначенных участков местности на территории Афганистана. Фотографирование заданных площадей выполняли с высот от 6500 м и выше. Но чаще всего высота фотографирования была 9000-9500 м. Несколько полётов на разведку из стратосферы выполнил п/п-к Щербинин на МиГ-25РБС б/н 37. Однако ведение стратосферной разведки, как в своё время на Ближнем Востоке, ввиду- отсутствия у противника соответствующей ПВО и недостаточной эффективности такой разведки в горных условиях, вышестоящим командованием было признано нецелесообразным. Хотя потом, уже после возвращения из командировки, когда наши однополчане из группы Яков поделились впечатлениями от испытанных чувств при преследовании иранским истребителем F-14 одного из их Як-28Р, выполнявшего разведывательный вылет вдоль афгано-иранской границы, аргумент «ввиду отсутствия у противника соответствующей ПВО» уже не казался столь убедительным, как тогда, в январе.
Летали из Каршей по заданиям, полученным из Москвы (из ГШ ВВС) или из Ташкента (из штаба ВВС ТуркВО) по телетайпу. Обычно к концу дня из штаба Турк ВО приходили разведсводка и боевое распоряжение. После этого п/п-к Муфазалов собирал лётчиков в нашем так называемом «штабе». Ставилась задача на следующий день и доводилась разведсводка. Затем доводились: план вылетов, особенности выполнения заданий, ведения радиообмена (здесь он был ограничен до минимума) и другая информация. После этого запланированные на предстоящий день лётчики готовились к полётным заданиям. А потом, после короткого контроля готовности, мы шли отдыхать в наши «палати».
Вставали иногда и в 6, а иногда и в 8 часов утра, в зависимости от того, когда надо было выполнять первый вылет, но чаще – рано, чем поздно. В любом случае, уже через два часа после этого первый МиГ уходил на задание. Напряжённость вылетов была разная: от 1-3 в день, до 1 в неделю. Если было несколько вылетов за день, то их частота тоже была не постоянной. Иногда следующий за взлетевшим МиГ уходил на задание через 20-30 мин, а иногда – через несколько часов. Летали почти всегда с ПТБ. за исключением вылетов в стратосферу на МиГ-25РБС. Продолжительность полетов составляла от 1,5 до 2 часов. По маршруты и задания были такие, что очень часто садились с остатками 300-500 кг, а для МиГ-25 это «очень скучно» – на второй крут уходить уже не с чем. Поэтому, когда готовились к подобным, «длинным» маршрутам, после предполетной газовки самолётов, авиатехники дозаправляли топливные баки централизованной заправкой, а потом еще открывали все горловины и вёдрами доливали керосин «под заглушку».
Летали мы в обычной (как и при полётах в Балхаше) экипировке: демисезонные комбинезоны и куртки. Перед полётами у нашего дежурного получали ПМ (пистолет Макарова) и две снаряженных патронами обоймы к нему. Ни о каких специальных жилетах-укладках (т.наз. «лифчиках») тогда ещё никто и слыхом не слыхал. Да и про автоматы в НАЗах мы как-то не сильно задумывались. Всё-таки стратосфера и опыт полётов на Ближнем Востоке нас расхолаживали (возможно, и напрасно). Но ведь если из «Буров» и ДШК и не «достанут», то от каких-то серьёзных отказов, когда кроме как «выйти на улицу» другого выбора не остаётся, никто и никогда не застрахован. Правда, в отличие от домашних условий, здесь перед вылетом мы сдавали документы. Каких-то четких рекомендаций, как вести себя в случае катапультирования, не было. Главным правилом в подобной ситуации было одно – тяни изо всех сил в Союз. А если не можешь – садись на любой аэродром в ДРА! Тогда, в январе 1980 года, о законах и принципах работы системы поисково- спасательной службы в боевых условиях подавляющее большинство из нас толком ничего не знало. Благо, что тогда для нас всё обошлось. Но ведь могло быть и по- другому. Однако, об этом чуть ниже. Но в самих вылетах ощущение необычности и определённой опасности присутствовало практически всегда. Задания мы выполняли в условиях крайне ограниченного радиообмена (обычно запрашивали только запуск, разрешения для выруливания на полосу, на взлёт и на посадку). И вот взлетаешь, набираешь свои 9000- 10000 м и пошёл «в тишине в даль». И когда счётчик дальномера начинает отматывать от аэродрома вылета 100-150-250 км. то приходит осознание, что ты Бог знает где. И чем больше цифирь, тем свербливей мысль. Тишина в эфире, внизу – бесконечное «море» гор или пустыня. А потом уже и коррекции от аэродрома вылета не проходят, то есть унесла тебя «нечистая» километров так за 500-600 от родной точки. И если, не приведи Господь, в «железке» что-то не заладится и не захочет она дальше «плыть» в пятом океане, то хрен кто тебя найдёт в этом нагромождении гор. Поэтому, кто бы там что не говорил, а специфический холодок по спине в этих полётах был. Не берусь утверждать, что подобное переживали все лётчики, кто летал на Афганистан, но похожими впечатлениями делился не я один. Зато когда идёшь с маршрута обратно и на дальномере наоборот километры «съедаются» и в конце концов перед тобой появляется очертание знакомого аэродрома, то наступает то самое ощущение, которое и называют, наверное, «счастье».