Так и прогнал посла Полководец, и воины его провожали Священника насмешками и плевками от вина приторного. И стали готовиться легионы к атаке, ибо уверился ведший их в том, что не способны жители Сгалариона изменить его решения.
Но шёл по дороге пыльной от мерцающих ворот Сгалариона вечером пятого дня человек, и просил он покорно встречи с Полководцем, Богами коронованным, великим и воинствующим, и назвался он послом, потому исполнили прошение его. Был то Старец презренный, годами странствий согнутый, умудренный сединою, нищий и хромый калека страждущий; так шёл он неспешно, одной рукою схватившись за жердь кривую из горького ореха, путешествиями истертую, с котомкой дырявой на конце её, в другой же руке держал он узду порванную с ослом колченогим, слепым на оба глаза, с боками, старостью избитыми, изъеденными плешью. Ветхое тряпьё, гнилой верёвкой перевязанное, укрывало Старца голову от зноя и ветров сухих, лохмотьями растрёпанными была одежда, и босы ноги. И брёл за Старцем следом пёс беспородный, виляя по песку хвостом облезлым, скорее, по привычке, чем из дружелюбия, задняя лапа его волочилась по земле беспомощно, а кожа на брюхе прохудилась так, что внутренности псовы, синие, болезненные, были видны сквозь полупрозрачный пузырь.
Узрев картину скорбную сию, покинул седло Полководец и сказал:
– Так мне хвалили славный Сгаларион, что я поверил, будто не найти в нём людей, чьи спины изогнулись от нужды, что нет таких, кто каждый день заботами живет о том, как раздобыть себе отсрочку от смерти голодной, и счёл за правду, что грязь и нищета за стенами остались беломраморными. Как райский сад мне город воспевали, и я поверил, что тот сад избавлен каким-то небывалым дивом от червей ничтожных. Ты стар и дряхл, и слеп осёл твой, что не везёт тебя, а ты ведёшь его поводырём, и пёс твой, требухой тряся, марает землю. Выходит, ложью были те слова, что их я слышал ото всех прошедших под аркою ворот? И лгал Правитель, распевая, что рухнет город-сад его в тот самый миг, как я попру его ногами.
– Не мой то город. Не довелось мне в нём родиться, о чём я сожалею слёзно, – молвил Старец. – Я странник перехожий, и землю исходил вокруг так много раз, что чисел не сыскать моим дорогам пройденным, и не упомнить уж, где дом мой, в юности оставленный, в какой он стороне. Но истину скажу: честней Правителя, чем тот, который восседал перед тобой на колеснице из кости драконовой, запряженной лазурным жеребцом шестиногим, каменья драгоценные чеканящим копытами, ни человека нет, ни бога, и город свой он любит крепко, как любит первенца отец. Словам его ты можешь верить безо всяких рассуждений – то не уста его, но сердце говорило.
– Зачем же вышел ты спасать Сгаларион, счастливый город торжеств и ярмарок, где ты чужак?
– Я то искал, что есть достойным быть для Вечности подарком, что, возведённое людьми во славу их, не должно прежде времени от их же рук погибнуть. Всю жизнь свою я положил на поиски, и вот, искомое нашёл в стенах Сгалариона.
– Но видел ты, старик, коли не слеп, кто приходил ко мне. Неужто Вечности нужны их жизни?
– Нет, не нужны. Отринет она их и скормит Бездне, клубами хаоса бурлящей за Пределом, но будет город жить, когда они уйдут.
– Мне ведом, Старец, тот Предел – за ним сейчас моё терпенье. Не дали ничего мне жители Сгалариона, окромя слов пустых, и легионы мои бьют в щиты, желая славы боя и побед. Ужель не мог достойно поражение принять Правитель, что шлёт он день за днём к моим порядкам словоблудов бесчестных? Не смей же говорить, о таракан, что ты принёс мне ключ от врат! Я не приму его из рук твоих – что будет это за победа? Или, тебя прислав, желает тем Правитель мне нанести пусть не удар, но оскорбленье?
– Не помышлял того Светлейший. И видишь ты – пусты мои ладони. В них нет ключа ни к городу, ни к счастью. И ничего тебе я не принёс, – сказал устало странник, – но дар тебе мой – лицезрение меня.
– Зачем мне на тебя смотреть, ничтожнейшее из созданий? Иль в голову тебе ударило пустыни солнце? – в глубоком изумлении воскликнул Полководец. – Пускай нашел ты в Роднике Миражей сокровище своё, но Боги не разделяют твоих взглядов глупых, а я – любимец их, и мне, а не тебе решать, чему остаться жить, а чему навеки сгинуть. Ты шёл своим путём, а я – своим, и вот они пересеклись. Теперь закончен твой, а мой проляжет дальше. Ты не соперник мне, на том наш разговор окончен.
Потряс клюкою Старец, и пёс его протяжно заскулил.