Начать свой рассказ, вероятно, мне нужно с того, что еще в детстве я испытывал некое странное чувство, объяснение которому смог дать лишь недавно, за несколько дней до моего здешнего спасительного самозаточения. Быть может, мой друг… тебе тоже знакомо ощущение, когда за тобой кто-то следит? Как будто некто незримый и бесшумный следует за тобой по пятам, повторяет каждый твой шаг, копирует каждое, даже малейшее, движение? Нет? Что же, ты счастливый человек. Счастливый в неведении. Я же с самых малых лет влеку за собой это бремя, изо дня в день, с короткими ночными передышками. Ах, блаженное время сумерек! Но, бывало, и ночь предавала меня. Когда луна озаряла землю дьявольским свечением, проклятое чувство возвращалось вновь!
Прости, мой добрый друг, не хотел тебя напугать. Я и сам страшусь подобных воспоминаний, потому пытаюсь держаться от них подальше, заменяю их раздумьями о том, где бы раздобыть еды, или же просто пою песню… но негромко! Чтобы она не услышала меня…
Ты спросишь – кто она? Имени я не назову. Я забыл его в тот момент, когда увидел её впервые. Забыл, и поэтому счастлив – это имя не будет изводить меня в промежутках робкого сна. Помню лишь, что несчастье случилось со мной 12 июня, в день, когда я вышел в маркет за покупками. Тот день был жарким и, что более важно, ярким, как будто чокнутое солнце решило затопить сиянием весь мир. Старое дрянное чувство, знакомое мне с детства, всё нарастало, и где-то на аллее Кленов я ощутил особенно ясно, что иду не один. Я ускорил шаг – первое, что сделал бы каждый на моем месте, почуй он преследование – а потом намеренно стал идти медленней, но то незримое, необъяснимое нечто, которое легло на мой след, не отстало и не приблизилось – оно всю дорогу выдерживало первоначальную дистанцию, определить которую мне никак не удавалось.
Закупив провизии на две недели вперед, я решил не покидать без надобности дом, где я чувствовал себя более-менее нормально, где навязчивое недоброе общество меня не отягощало. Солнечный свет я невзлюбил, потому в два вечера, ничуть не колеблясь, заделал окна, чем, вероятно, вызвал немалое удивление соседей. Целых четырнадцать дней – дней спокойствия – я гулял по комнатам, радуясь, что яркий свет не способен был проникнуть в мое жилище сквозь забитые ставни – тут уж я постарался на славу! Я прислушивался к звукам извне и ехидно посмеивался над ними. Что могли они мне сделать? Какое зло причинить? Они – там, а я – здесь, в безопасности.
Но вот две недели минули. Моя кладовая опустела, и я вынужден был снова покинуть дом, служивший мне надежным убежищем, где меня никто не тревожил. И что же ты думаешь? Выйдя за дверь, я неожиданно для себя обнаружил, что беспокойные симптомы покинули меня! Ничьи глаза не следили за мной, никто не вторил моему шагу, куда бы я ни направлялся. Как страшно, мой друг, я ошибся!
Я вернулся домой, полон радости, открыл окна и пустил в комнаты свежий воздух, считая, что ранее был болен, а ныне чудесным образом исцелился. Но я не был болен, нет! Просто тот день был пасмурным. И в какой же ужас превратилось для меня утро следующего дня, когда тучи разошлись, и ненавистное солнце проникло в комнаты сквозь открытые настежь окна! Проснувшись в горячке, я понял, что незримый шпион нашел меня и здесь.
Невыносимо было находиться одному среди пугающих стен. Я выскочил наружу и тут… Боже! Боже! – узнал, кто же преследовал меня все эти годы. Обернувшись, позади себя я увидел её!
Она распласталась на земле подобно гигантскому уродливому пауку, нелепо пародирующему черты человека. Тело её было черным и гибким, чуть продолговатым и чуть искаженным волнами жары; она кралась за мной по тротуарам, скользила по бордюрам, пряталась в ямах дождевых каналов и между трещинами устилавших дорогу плит. Она была… она была ужасна. Но ужасней всего были её намерения ухватить меня за ноги, что секундой позже ей бы и удалось, не убеги я прочь. О, как я бежал! Если бы вдруг ты увидел меня тогда, то, верно, принял бы за безумца. И не ошибся бы в своем заключении. Тот день стал для меня адом. Но я пережил его. Пережил и безумие, которое овладело мной и, угрожая чем-то более страшным, нежели смерть, погнало из города.