Апрель 20, среда
Перевернул страницу и написал новую дату, но даже не знаю, наступил ли новый день или еще нет.
В небе громыхает, тучи, кажется, опустились так низко, что их можно руками хватать. Вот только делать этого совсем не хочется. Не хочется даже разгибаться, чтобы лишняя капля не попала под рукав или за воротник.
Долгое время не удавалось найти пещеру. Похоже, вдоль этой дороги их нет совсем. Но, к счастью, я нашел нечто лучше – хижину из тростинка, которую по неведомым причинам пощадил ветер. Скромный интерьер ее представлен столом на трех ножках и лежанкой, устеленной влажной соломой. Крыша в хижине была пробита, и мне пришлось разбить стол, чтобы заделать дыру. Зато теперь у меня есть более-менее сухой материал для костра. По одной ножке на раз – думаю, этого хватит, чтобы промокшие дрова просохли и занялись. А виски, все же, лучше пить, а не выливать.
Сменил одежду. Мокрую выкрутил, вытер соломой и повесил на крючок, чтоб хоть немного подсохла. Очень устал, и болит голова. Удар камнем плохо сочетается с низким давлением.
Пожалуй, стоит написать, что прошел за сегодня немало. Дорога дается легче, когда тебя никто не задерживает. Никто, с чьими пропорциями проще катиться вниз, чем идти вверх. Время от времени я останавливался, чтобы позвать на помощь, а после вслушивался в дождь, надеясь услышать голос Йозефа или ломаный английский Мусы. Но, все же, я ожидал встретить своих спутников где-то на полпути, чего так и не произошло. Судя по всему, я их обогнал, оставил где-то позади. Но если эта дорога – продолжение той, которой мы шли, почему Муса не собирался на нее сворачивать? И, если я продолжу путь, смогу ли я тогда выйти к базе?
Может ли горный серпантин иметь разветвления? В нынешнем состоянии сложно себе это представляю.
И почему не приходит подмога? Вряд ли бедствие таких масштабов может протекать без внимания со стороны. Целый остров ушел под воду. Так где же вертолеты, где спасатели, где чертовы отважные добровольцы, о которых каждый раз тарахтят по новостям, со своей гуманитарной помощью? Где толпы журналистов, готовых залезть хоть в задницу самому Сатане ради нового репортажа?
И как долго может идти дождь в этих краях?
* * *
Не могу уснуть. Ужасно хочу спать, но не могу.
Я закрываю глаза и начинаю проваливаться в сон, но каждый раз, уже сквозь дремоту, я начинаю слышать голоса, которые тут же исчезают, когда я просыпаюсь. Голоса и плач. Тяжелый, с надрывами, детский плач, который я уже ненавижу.
Я выпил виски. Больше, чем положено на сегодня. И на завтра. Я уйду, а эта хижина нет. А еще через день ее затопит, если ливень не прекратится. Проклятие, мне нужен этот сон!
Апрель 21, четверг
Это должно было произойти. У меня начался кашель, и, кажется, я простыл. Хочется надеяться, что это обычная простуда, а не нечто, вызванное травмой головы. Уже в начале пути у меня разболелась спина. Пришлось избавиться от части сырых дров.
Дорога была более пологая, и я поднялся меньше, чем за вчерашний день, хотя и прошел гораздо больше. Разумеется, никаких приборов у меня нет – я могу определить это только с помощью своей интуиции. И моря, подобравшегося ближе.
Расщелина, выбранная мною для отдыха, довольно узкая, но глубокая, и имеет около десяти метров в высоту. Сюда не задувает ветер, и здесь сравнительно сухо. На костер ушло полторы столовые ножки – это больше, чем я рассчитывал. Сегодня мне необходимо тепло, чтоб стабилизировать свое состояние. Если за ночь (ночь?) самочувствие не ухудшится, завтра постараюсь обойтись без костра.
Я вбил по стенам два кола, скрепил их веревкой и развесил одежду, всю, которая поместилась. Остальное я разложил перед костром, а сам устроился рядом. На этом закончу. Для меня важна каждая минута сна. И тепла.
* * *
Я снова услышал плач. Дьявол, я только уснул, как снова эти голоса и детский плач! Но на этот раз они не пропали, когда я открыл глаза. Они стали отчетливей и ближе.
В них нет ничего необычного, кроме их внезапного появления, но, боже, почему они меня так пугают?
И вот опять.
* * *
Я вышел из укрытия и крикнул: “Кто здесь?” Голоса тут же умолкли. “Вы слышите меня?” Тишина. “Эй!”
Я позвал еще несколько раз, но так и не добился ответа. Даже плач прекратился.
Что за чертовщина вообще? Почему они молчат? Даже если они не понимают моих слов, моего языка (я пробовал еще на английском и немецком), почему, черт возьми, они молчат?