Джинн — или кто он там? — зависает в сторонке, беспокойно поглядывая в мою сторону. Ему явно велено за мной присматривать. Вот только КЕМ велено? В моей памяти мелькают смутные образы, не менее удивительные, чем те, которые окружают меня сейчас, но я не помню, не помню ни их, ни себя.
Я сижу на камнях, не зная, чем себя занять, не находя опоры ни в воспоминаниях, ни в размышлениях. Пальцы мои механически покручивают кольцо на правой руке. Выпуклая поверхность кабошона неожиданно становится теплее.
Сперва мне кажется, что она нагревается от прикосновения к теплой коже, потом — что от трения, а потом — не знаю, что и думать. Кольцо почти обжигает. Я уже ничего вокруг не замечаю, только с изумлением таращусь на огромный поблескивающий камень, который днем — я точно знаю! — был изумрудом. Сейчас в иззелена-черной глубине его раскрывает щупальца гигантский — я чувствую, как он огромен, — голубой осьминог. Он разворачивает передо мной колышущийся купол мантии и целый сад щупалец, он затягивает меня в центр этого завораживающего танца, он хочет забрать меня отсюда… И внезапно скручивается в жгут, разрывая наложенные чары. Я вижу… голову. Лысую женскую голову, мерцающую переливами синего и зеленого, словно оперение колибри. Она смотрит на меня опаловыми глазами и произносит:
— Привет! Я Амар! А ты кто?
Я лишь шевелю пересохшими губами. Призраки в кафе, джинны в соусниках — к ним я уже привык. Но головоногие женщины в моем собственном кольце? Или это никакое не кольцо, а мобильный телефон для связи с иными мирами? И особа в нем — обитательница водной планеты, где разумная жизнь произошла от осьминогов?
— Ама-а-а-ар! — всплескивает руками джинн. — Сколько лет, сколько вод! Как ты там, старая ветреница?
— А ты, любовничек? — осведомляется переливчатая осьминожица. — Расскажешь все новому пророку? У меня гости.
— Кто? Сдается мне, я твоих гостей знаю… — глубокомысленно прищуривается джинн.
— Еще бы тебе их не знать, — весомо роняет Амар и… отключается. В камне остается лишь блекло-голубая точка, будто на выключенном экране телевизора.
Сказать, что я зол, все равно что сказать: зимой прохладно. Недомолвки, которыми меня потчуют последние несколько недель, выжигают мне мозг не хуже напалма! Они что, сговорились, все эти мифологические твари?
Стоп! «Последние несколько недель», сказал я? Значит, недосоженный мозг мой смилостивился и выдал хоть какую-то информацию о прошлом? Закрываю глаза и стараюсь сосредоточиться. Раскрыть собственный разум, словно страницы разбухшей, попорченной временем книги. Страницы не желают переворачиваться, держатся друг за друга, намертво склеив причудливые бумажные изгибы…
Ада. Она была одной из них, из детей бездны. Такой же синекожей, с круглыми светлыми глазами. И волосы у нее имелись — удивительные волосы, прямо живой ручей. Она хотела мне помочь. Она хотела меня вылечить. Она едва не убила меня.
Воспоминания чередой выходят из недр памяти — отважный подводный рыцарь Морк, старая ведьма Мулиартех, братья-фоморы с древним сундуком на плечах, красотка-глейстиг со звонкими копытцами, переменчивый Нудд, неуклюжий Гвиллион… Джинн? Значит, мы знакомы?
— Ну да, я твой старый друг, — иронизирует огненный дух. — Боевой, можно сказать, товарищ. Квартиру тебе разнес. После такого меня просто нельзя не полюбить.
— Хрен с ней, с квартирой, — отмахиваюсь я. — Спасать, небось, пришел, товарищ?
— А как же! — с легкой издевкой в голосе соглашается Гвиллион. — Сперва ты нас спасать поперся, потом я поперся спасать тебя. Какие же мы все дураки, а?
— Да уж, — киваю я, оглушенный навалившейся правдой. — Я что-то пропустил?
— Много чего. Во-первых, мы узнали, что твой Аптекарь — не единственный. Мы даже нашли его… ее. В реальном мире. Красотка, умница, карьеристка! И недотепа, как все мы. Мореход ее и Нудда отправил на ее остров — пусть сама с собой разбирается, где она созидатель, а где разрушитель. Ада хотела тебя вернуть, но Мулиартех не позволила. Сказала, на крючке провидца, словно рыбу, водить — не метод. К тому же мы доподлинно не знаем, где ты…
— Зато я знаю! — рычу я. — У себя дома!
— Как то есть «у себя»? — Гвиллион распахивает глаза, алые и жаркие, точно жерла печей. Впечатляющая картина.
— Это, — обвожу рукой пляж, море, город вдали, — мой остров. Темный остров моей больной души. Он такой, каким себя создал. Я — не Аптекарь. Никогда не знал, как НАДО. Вот и не рвался строить свой внутренний мир по струнке. И он сам построился, как сумел. Наплевав на мои сознательные потребности, одной только силой подсознательных комплексов.