И тут из комнаты вышла она. Я УВИДЕЛ ее. Всю. Прозрачное платье-не платье, пеньюар-не пеньюар создавал эффект скорее обнажающий, чем скрывающий. Будь рядом малолетние дети, я бы ладоней не пожалел, чтобы прикрыть им глазки. Но детей рядом не было, поэтому я так и остался стоять, уронив руки и привалившись к стенке. Потому что увидел не только фигуру, но и ЛИЦО.
Очень красивое лицо, очень. Без всяких скидок на иномирные стандарты красоты. У этой… у этого существа черты лица были идеальные. Согласно нашим, банальным человеческим идеалам. Ровный бронзовый загар, томно прикрытые глаза, тени от ресниц на высоких скулах, точеный нос с красиво вырезанными ноздрями, чувственный рот и твердый подбородок. Голова сидит на длинной шее изящно, словно бутон розы на стебле. И волосы, целый водопад каштановых волос, даже на вид мягких, точно козья шерсть.
Она не шла мне навстречу, она мне навстречу танцевала. Кружилась, подпрыгивала, зависая в воздухе, словно воздушный шарик, смешно постукивала копытцами… КОПЫТЦАМИ?
То, что я сначала принял за туфли на платформе, оказалось натуральными копытами. Довольно миленькими, аккуратными, по-козьи раздвоенными. Вверх от копыт по ногам струилась шелковистая коричневая шерсть, обнимая ногу до середины бедра. Сатир? То есть сатиресса? Я думал, они существуют только в литературе серебряного века… Впрочем, нечему удивляться. Еще одна разумная раса. Нормально.
И тут красотка в натурально-меховых гамашах распахнула глаза. Они оказались не просто глупыми — это были глаза травоядного животного. Вот-вот. Именно козы. Без белков, зеленовато-желтые, со странным горизонтально-щелевидным зрачком. Потом она открыла рот. Я, оцепенев, наблюдал, как она, тщательно облизав кончик носа розовым-розовым языком, произвела горлом какое-то дерганое движение и не без труда произнесла:
— Иди ко мне.
Я попятился. Паника окутала меня душным одеялом. Но меня собственный ужас только разозлил: хорош герой, с самим сатаной воевать собрался, а первой же козочки в пеньюаре испугался до дрожи! Ну что она тебе сделает? Если не прыгнула на загривок из засады, не вырвала позвоночник раньше, чем ты понял: тебя убивают, — значит, не за этим пришла. Может, это еще один межрасовый контакт. Может, у их народа перед началом переговоров танцевать положено? А что? Я умею. В смысле, танцевать.
И только прикоснувшись сквозь прозрачную распашонку к горячему, почти обжигающему женскому телу, я сообразил, какого дурака свалял. Всю осмотрительность, всю осторожность, всю ответственность мою словно ураганом выдуло. Осталось только дикое нетерпение и счастливое предвкушение: танцевать! Танцевать до упаду, выплеснуть все, чего от жизни ждал, все страстишки свои поименно перебрать, летать, не касаясь ногами земли, вспениться шампанским, взорваться салютом, всему миру себя раздарить — и снова танцевать!!! И коза эта мохноногая казалась самой желанной в мире партнершей — по чему именно партнершей, неважно, потому что сейчас только танец имеет значение!
Мир погрузился в горячую, липкую тьму, в которой проносились мимо стены и шкафы, под ногами оказывался то пол, то сиденья и спинки кресел, то пружинящая поверхность дивана… А временами — так даже подоконник и полки все тех же шкафов. Невероятная козлоногая танцовщица умела не только чечетку отбивать — она летала! Буквально — взлетала к потолку, вращалась в воздухе в вихре собственных волос, приземлялась мне на руки и снова летела ввысь. А иной раз и меня втягивала в головокружительные воздушные па, оставшиеся у меня в памяти горячечным бредом.
Это было круче всего, что мне довелось испытать за тридцать прожитых лет — круче спорта и секса, круче вдохновения и везения, круче опасности и озарения. Я хотел лишь одного — чтобы так продолжалось всегда. До самой моей смерти. И никаких обязательств, никаких обещаний, ничего. Пусть сами решают свои проблемы, пока я танцую, танцую из последних сил, на остатке дыхания, на остатке жизни…
И в этот миг все кончилось. Партнерша моя лежала, вытянувшись вдоль стены, а на стене красовалась глубокая вмятина. В форме женской попы. «Красиво! — подумал я, падая навзничь. — Если выживу, ни за что заделывать не стану». Очнулся довольно скоро. Руки Морка держали мою голову, ладони Ады холодили кожу на груди. Мулиартех сидела в кресле, попирая ногой тело женщины-козы. Полное жизни тело, надо сказать. Существо, едва не уморившее меня «перпендикулярным выражением горизонтальных желаний», распласталось по полу, вздрагивая от желания дать деру. Удар, повредивший перекрытия, прошел для этой твари бесследно.