Выбрать главу

Роже смотрел на цветной портрет Тома на обложке. Том улыбался. Но в его улыбке, в уголках рта жила какая-то горечь... Возможно, скорбный оттенок улыбке придавала жирная черная рамка, в которую был обрамлен портрет.

Крокодил наугад открыл один из разворотов.

«...даже облака оплакивают Тома. И может быть, только здесь он принадлежал жене, как никогда. Вечно ее место занимали то менеджеры, то газетчики, то любовницы, слухи о которых доходили до нее, но она не то чтобы не хотела им верить — просто игнорировала сам факт возможной измены.

На колоссальный венок от дирекции «Тур де Франс», венок из лучших французских роз, падали капли английского дождя. Переполненная деревушка, в которой Тейлор родился, маленькая церковь двенадцатого века стали местом последнего прощания с Томом.

Шел дождь. Прямой, сильный, крупнокапельный. И все молили бога, чтобы внезапный шторм не помешал проводить в последний путь Тома Тейлора.

В церкви собрался весь цвет мирового велосипедного спорта. Не было только лучшего друга Тома — лидера французских гонщиков Роже Дюваллона. В эти дни он начинал гонку по дорогам Канады. Словно продолжал дело, которому служил до конца его друг...»

Роже с убийственной откровенностью вдруг осознал необходимость своего присутствия там, где бедный Том заканчивал свой путь по земле, и все эти канадские победы и поражения обернулись ничтожной суетой. А сам он показался себе ничтожной тварью, предавшей друга...

«Надо, надо, надо! Когда это кончится — «надо»?! Когда можно будет снова стать человеком, бросить к черту эти колеса и жить нормально, как живут все люди?! Смеяться и грустить, как все люди... Ходить на свадьбы и похороны, как все люди...»

Роже с трудом заставил себя читать дальше:

«Сто двадцать первый псалом зазвучал из старой церкви и обдал столпившихся у входа душным запахом прощания. Гроб Тома, дубовый, с великолепным орнаментом, богатыми золотыми кистями и двумя — красной и чайной — розами, скрещенными на крышке, поплыл к выходу.

И бог услышал молитвы. Когда гроб вынесли из церкви, дождь прекратился. Тяжелая туча рванулась с неведомой силой, и обнажилось голубое сердце неба...»

Крокодил читал, почти не вдумываясь в прочитанное. Он как бы сам стоял у церкви и, чтобы отвлечься от страшной процедуры, считал венки. Где-то на четырехсотом сбился...

«Сияло солнце. Кругом полыхала яркая зелень. И с трудом верилось, что это день похорон одного из величайших жизнелюбов, когда-либо рождавшихся на земле...»

Роже вернулся к запомнившейся фразе:

«...И может быть, только здесь он принадлежал жене, как никогда...»

Роже подумал о Мадлен.

«А чем ее судьба лучше судьбы Хеленки?! Конечно, пока мы заняты этим паскудным делом, наши жены одни... И кто знает, что им приходит на ум в долгие дни одиночества. А где выход? Мадлен здесь, но я ее вижу едва ли чаще, чем когда она сидит дома...»

Крокодил сунул журнал под подушку, оделся и пешком направился к отелю, в котором жили гости. Современная, из стекла и хрома коробка красовалась всего в двух кварталах от колледжа. У портье он спросил, где живет мадам Дюваллон. Тот достал большую пластиковую карту и долго водил по ней пальцем, словно читал по слогам.

— Мадам Дюваллон? Ага, в четыреста восьмом.

Он обернулся к доске с ключами.

— Но, прошу прощения, ключ на месте. Мадам Дюваллон вышла.

— А вы позволите подождать ее в номере? — спросил огорченный Роже.

— Тысячу извинений, но у нас это не принято... Ключ может получить только хозяйка.

— Я ее муж. Моя фамилия Дюваллон. И я лидер «Молочной гонки».

— Победитель, а не лидер! Победитель! — раздалось за спиной.

Обернувшись, Роже увидел подвыпившего Вашона. Портье подобострастно согнулся за стойкой.

— Дайте ключ месье Крокодилу, если не хотите, чтобы он вас съел вместе со всей гостиницей. — Вашон захохотал.

Шутка была довольно глупой, и Роже покоробило. Он хотел ответить что-то колкое, но на ладони уже лежал тяжелый ключ.

Поблагодарив, Роже зажал в руке золоченое ядро, к которому был прикреплен ключ, и пошел к лифту. Долго возился с замком, больше думая не о том, как бы его открыть, а о том, что закон пакости всемогущ. Именно в минуту, когда ему так хотелось увидеть Мадлен и сказать ей самые хорошие слова, которые еще не успел сказать, ее нет дома.

Он вошел в темную прихожую, за которой лежала такая же темная, с зашторенным окном, комната, и нажал светящиеся кнопки выключателя.

Яркий свет настенных плафонов заставил его на мгновение зажмуриться, а когда открыл глаза, первое, что увидел, — потные, испуганные лица Мадлен и Жаки, сидевших голыми на широкой, будто во всю комнату кровати...