— Юри, ты ошибаешься.
— Нет, Ханакири-сенсей. Это вы ошибаетесь.
Девочка поднялась из-за парты, схватила свой портфель и вышла из класса, демонстративно хлопнув дверью. В кабинете повисла неуютная тишина, которая разбавлялась лишь шумом метели за окном.
— Юри-чан злится? — Аи оторвалась от манги. — Почему?
— Юри… — учительница запнулась. — Нацуёши-сан просто немного устала.
— Ханакири-сенсей, — Уми тоже поднялась из-за парты. — Я думаю, с этим нужно чтото делать.
— У тебя есть идеи, Окико-сан?
— Да, есть одна, — она кивнула. — Мы можем ненадолго отлучиться с урока?
— Если это поможет…
— Должно помочь.
Юри спешно натягивала куртку. Ей хотелось как можно быстрее убежать, зарыться как можно глубже, потеряться, никого не видеть. Ей было страшно, ей было одиноко и невыносимо, адски больно.
До недавнего времени, жизнь, неспешная и тягучая, словно сладкий, свежесобранный мёд, имела смысл. Юри понимала, зачем учиться, зачем дружить, зачем существовать. А сейчас? Сейчас, всё: люди, места, события, время и она сама — превратились в набор несвязанных между собой картинок.
Нет, Юри — не сильная. Юри — обычная девочка, неспособная пережить все те напасти, которые навалились на неё. Сколько ни убеждай, сколько ни проводи сеансов, а всё это абсолютно бессмысленно. Кошмарные сны не излечить пустыми разговорами. Холодную пустоту не заполнить пилюлями.
— Юри, — в раздевалку вошла Уми. — Подожди.
Окико Уми — всегда умная, всегда собранная, всегда деятельная. Она не задавалась вопросами зачем и почему, ей был неинтересен процесс, её волновал лишь конечный результат. Всё в окружающем её мире было не более, чем набором формул и задач. Раскусишь одну, двигаешься к следующей. Таков смысл жизнь Окико Уми.
— Послушай меня, — голос её, словно металлический, не имел никакого окраса. — Я отлично тебя понимаю. Мне тоже трудно смириться, я также, как и ты, обеспокоена всем происходящим. Так, давай докопаемся до истины вместе?
— Вместе? — Юри опустила руки. — До истины? До какой истины ты будешь докапываться, Уми?
За спиной Уми, появилась печальная мордашка Аи. Девочка смотрела на всех откровенно, непонимающими ничего, глазами.
Комаэда Аи была окружена заботой родителей, она привыкла жить под опекой, и без неё становилась похожа на выпавшего из гнезда птенца, который безуспешно машет крыльями, в надежде вернуться на своё прежнее место.
И хотя Аи казалась жизнерадостным ребёнком, в душе её уже очень давно, зияла та же пустота, что и у Юри. Мать была для Аи тем самым гнездом, которое оберегало её от внешнего мира. Чтобы ни случилось в жизни Аи, она всегда знала где можно спрятаться, где можно отдышаться. Но однажды этого гнезда просто не стало. В один прекрасный летний день, самый дорогой для Аи человек уснул и больше не проснулся.
— Юри-чан, — раздался приглушённый голосок. — Я тоже буду искать. Честно-честно! Если ты хочешь, я обязательно найду эту самую истину! Только скажи!
— Ва! — Рико, беспардонно растолкала подруг. — Не люблю искать потерянные вещи. Но если эта истина тебе так нужна, то можешь на меня положиться.
Каватсуки Морико, несмотря на лёгкую глупость и деревенскую простодушность, прекрасно понимала чувства окружающих. Пожалуй, это был её дар. Рико всегда знала, когда появиться и что сказать.
Рико не волновал поиск смысла, не волновала её и страшная участь быть навечно запертой в Сатомори. Её волновал только велосипед, в который она вложила всю свою душу. Самым страшным для Рико было пропустить обед и получить подзатыльник от матери.
Каватсуки была порождением Сатомори, была связана с этой деревней невидимой нитью. Может, причиной тому её характер, может, наивность и глупость, а может, и нечто более глубокое, нечто более важное.
— Что бы ни случилось, — вновь раздался монотонный голос Уми. — Мы не дадим тебе наделать глупостей. Слышишь меня, Юри? Если тебе нужен смысл, если тебе нужна истина — мы достанем её для тебя.
Юри лишь слушала.
— Мы всегда будем на твоей стороне, Юри.
Такая простая фраза, неосторожно брошенная когда-то очень давно. Мог ли тогда кто-нибудь знать, насколько сильно эта фраза изменит Юри, изменит девочек, изменит Сатомори? Нет. Конечно, никто и не догадывался о всей тяжести своих преступлений.
А метель всё завывала. Тряслись оконные рамы, в стёкла врезались и тут же таяли тысячи маленьких снежинок. Четыре девочки стояли посреди раздевалки. Трещали подгнившие доски, скрипела, покачиваясь туда-сюда, дверь.
Такая обычная, такая тихая, такая угрюмая зима. В Сатомори ещё никогда не было настолько холодно.
***
Снаружи дом Юри мало отличался от десятков других домиков в округе. Невысокий, в традиционном стиле, окружённый стареньким, местами прогнившим, заборчиком. Во внутреннем дворике пусто.
Рико постучала в дверь, однако ничего не произошло. Она сошла с крыльца и заглянула в окно. Кажется, никого не было дома. Вокруг царила глухая тишина, которую едва-едва разбавлял стрекот цикад.
— Может, они куда-нибудь ушли? — предположил я.
— Родители Юри часто отлучаются по делам, — Рико приложила палец к губам. — Но сама она редко выходит из дома в одиночку.
— Думаешь, она не слышит?
— Слышит, — отмахнулась девочка. — Не хочет открывать просто.
Рико опустилась на корточки, со скрипом отодвинула расшатанную доску под окном и запустила туда руку. После нескольких секунд усердных поисков, она что-то нащупала. Перемазанная в чёрной пыли и паутине, рука девочки сжимала слегка погнутый ключ.
— Кто-то ещё прячет таким образом ключи? — неподдельно удивился я.
— Ва, ты что, не понимаешь? — она со скрежетом провернула ключ в замочной скважине. — Вот, как дверь захлопнется, и что делать будешь?
— А если воры найдут?
— Мы тут всех в лицо знаем, — улыбнулась Рико. — Потому, никто ни у кого не ворует. Да и воровать-то нечего.
Более странного места, чем дом Юри, видеть мне ещё не приходилось. На первый взгляд, ничего необычного. Полочки с фотографиями, платяной шкаф, подставка для обуви, дальше по коридору кухня. Стол, стулья, занавешенное белыми шторами окно, справа от кухни гостиная, за ней закрытая комната. Обыкновенный деревенский домишко.
Но стоит лишь немного присмотреться и начинаешь замечать, что всё здесь как-то неправильно. И чем дольше ты присматриваешься, тем более жутким становится это место. Шкаф смотрелся в абсолютно пустом коридоре лишним. Обувь на подставке расставлена не по парам. На фотографиях размазанные нечёткие лица.
— Мать Юри — странная женщина, — Рико заметила, как я рассматриваю фото. — Было время, когда она носилась по деревне и фотографировала каждого, кто попадался ей на пути. Никто не знает, зачем она это делала.
И внутри всё та же загробная тишина. Казалось, будто стены поглощают все звуки, как губка. Через закрытые окна свет попадал в дом лишь тонкими струйками, отчего всё здесь выглядело словно в чёрно-белом кино.
Уже на входе нужно было насторожиться. Понять, что в доме что-то не так. Странная тишина? Закрытые шторы? Давящая атмосфера? Человек должен чувствовать приближающуюся катастрофу заранее, на инстинктивном уровне. Рико открыла дверь в комнату Юри.
Содранные обои, разбросанные по полу мягкие игрушки, одежда, учебники и канцелярия. Неприятный и резкий запах рвоты, и всё та же, невыносимо давящая на мозг, тишина. Здесь, посреди хаоса, закончилась история Нацуёши Юри.
Одетая в тёмно-синюю, заляпанную рвотой, пижаму, с опущенной на грудь головой, Юри сидела на полу, прислонившись к холодной стене. Рядом с ней, на невысокой тумбочке с ночником лежала смятая записка. На трясущихся ногах я подошёл ближе: «Мне больно».