Последней инстанцией, куда можно было обратиться, оставался только руководитель экспедиции.
Связавшись по интеркому с мадам Стайн, Кийск услышал голос безмерно уставшей за долгий день женщины. И когда Стайн спросила, нельзя ли подождать с вопросом, который он собирался с ней обсудить, до завтра, Кийск не смог ей возразить. В первую очередь потому, что ему, собственно, нечего было сказать. Кто-нибудь уже наверняка указал руководителю экспедиции на флаг, неподвижно замерший на верхушке мачты с неестественно растянутым полотнищем. А добавить к этому Кийск мог разве что только собственные опасения, абсолютно беспочвенные, с точки зрения человека, видевшего в Лабиринте всего лишь артефакт, оставленный исчезнувшей цивилизацией. Чего доброго, скоро вся экспедиция станет считать Кийска законченным параноиком, свихнувшимся на идее угрозы, исходящей от Лабиринта.
Но и утром флаг с развернутым полотнищем, внушающий Кийску необъяснимую тревогу, был на месте. Точно так же оказался на месте и приставленный к Кийску охранник. Сегодня это был уже не тот приветливый парень, с которым Кийск мило беседовал накануне, а верзила почти на голову выше Кийска, с широченными плечами, лошадиной челюстью, расплющенным носом и маленькими глазками. В целом выражение лица сегодняшнего «спутника» Кийска можно было назвать туповатым. Таких исправных служак любят командиры за их исполнительность и непритязательность, но никто из них обычно не поднимается выше звания капрала.
В ответ на шутливое приветствие Кийска, которым он обычно встречал каждого нового своего охранника, десантник — на его бирке значилось имя «Гамлет Голомазов» — окинул Кийска тяжелым взглядом и противно скрипнул зубами. Из этого Кийск сделал вывод, что Гамлета можно отнести к разряду самых надежных исполнителей командирских приказов, дебила, от которого невозможно будет укрыться даже в туалете.
Так оно и вышло. Гамлет следовал за Кийском, не отставая ни на шаг, куда бы тот ни пошел. При этом он даже не пытался как-то замаскировать свое присутствие.
Идя по коридору, Кийск то и дело неожиданно останавливался, надеясь, что Гамлет не успеет вовремя замедлить шаг и ткнется ему в спину. Но, как выяснилось, реакция у десантника было отменная, — Кийску так ни разу и не удалось его подловить.
— Что ты думаешь по этому поводу? — указав на мачту с неподвижно застывшим в воздухе флагом, спросил Кийск у своего охранника.
Вопрос был чисто риторический, поэтому Кийск оказался несказанно удивлен и даже в какой-то степени озадачен, когда десантник Голомазов раздвинул плотно сжатые губы и медленно низким, утробно звучащим голосом, похожим на звериный рык, произнес:
— Мне это не нравится.
— Ты знаешь, мне тоже, — проронил Кийск после паузы, которая потребовалась ему для того, чтобы прийти в себя.
За то время, что Кийск провел в обществе Гамлета, у него сложилось твердое убеждение, что приставленный к нему десантник не способен связать и пару слов, а в случае необходимости объясняется междометиями и жестами.
— А почему не нравится? — спросил Кийск, на этот раз уже надеясь услышать ответ.
Но Гамлет вновь обманул его ожидания. Вместо того чтобы что-то сказать, он стиснул зубы и отвернулся в сторону: то ли решил, что тема разговора исчерпана, то ли уже перебрал отведенный на данный час лимит слов.
Подождав какое-то время и убедившись в том, что ответа не будет, Кийск неопределенно хмыкнул и еще раз глянул за окно на мачту с флагом. Ситуация оставалась неизменной в течение суток, и это позволяло надеяться, что она не повлечет за собой никаких необратимых последствий. Кто его знает, может быть, и в самом деле причиной всему являются воздушные потоки, как-то очень уж своеобразно распределяющиеся над каменной пустыней. Кийску очень хотелось в это верить, но неуемный червячок сомнения без устали продолжал бередить душу.
Не допуская даже мысли, что Гамлет оставит его в одиночестве, но при этом и не предпринимая новых попыток вступить в контакт со своим соглядатаем, Кийск направился к переходу, ведущему в жилой корпус станции, где находилась столовая. Согласно расписанию, Кийск завтракал вместе с последней сменой, в которую входил главным образом свободный от работы и дежурства персонал станции.