На этот раз Золотого императора спас щит, но это была его лебединая песня. Огненные письмена на его поверхности потускнели, и он превратился в обычную деревянную кругляшку, обтянутую человеческой кожей. Верный друг, который служил ему даже после своей смерти[1], оставил его навсегда, и это был самый чувствительный удар, нанесённый ему Хаосом.
Охваченный гневом и печалью, Золотой император пустил в ход такоту. Это был его основной козырь в борьбе с Хаосом, который по своей сути был олицетворением разрушения, поэтому бороться с ним его же методами было бесполезно.
Заключённый в Круг Созидания Хаос зарычал так, что взорвались несколько ближайших звёзд. От его человеческого облика остался только громадный череп, в глазницах которого горели жуткие красные огни. На руке Золотого императора возникла специальная перчатка-ловушка и он, не дожидаясь, когда монстр вырвется на свободу, швырнул череп в зев ближайшей чёрной дыры.
Несмотря на предосторожность, Хаос всё же успел добраться до его руки, и Золотой император, не колеблясь, обрубил её по самое плечо. Остановка кровотечения окончательно истощила его внутренние резервы. Лишь несгибаемая сила воли позволила ему отогнать подступающее беспамятство, и он переместился на Фандору. Потоки сырой магии позволили ему восстановить физические силы, и он без промедления связался с советником Гуань Чжуном, но тот сказал, что на Небесах всё тихо, мол, войска Зевса пребывают на своих позициях, а он сам восседает на Олимпе и, по слухам, пирует в преддверии будущей победы.
***
Вечером за ужином в кругу семьи Золотой император упорно молчал. Он даже не принял облик мистера Вейса и это было странное зрелище, когда еда проваливалась сквозь драконью маску.
Все мысли самодержца Фандоры занимала предстоящая война с олимпийцами. У него больше не было уверенности в победе. Слишком уж большой урон нанёс ему Великий Хаос, уничтожив его такоту и защиту, которую он привык считать непробиваемой. Главное, после массового предательства в Золотом дворце, нападения Немезиды на Алконост и Хаоса на него самого, он начал сомневаться в верности советника Гуань Чжуна, своей правой руки, — ведь за его личиной скрывался не кто-нибудь, а сам Арес, древнегреческий бог войны, прославившийся коварством и жестокостью. «Зевс ему отец, а кровь, как говорят смертные, не водица. Если Гуань Джун предаст меня и ударит в спину, Золотой город будет не удержать. Не спасёт даже Огненная стража. Конечно, каждый шолоицкуинтли стоит десяти тысяч, но их мало, а врагов много и это всё могущественные боги. На этот раз нам не поможет численное превосходство, — Золотой император окончательно помрачнел, вспомнив о соглашении, заключённом с Кецалькоатлем. — А тут ещё брат-предатель, который спит и видит, как бы занять мой трон». Расстроенный он потянулся к бутылке с вином и, не заморачиваясь с бокалами, приложился к её горлышку.
Вифания озабоченно посматривала на мужа, но не спешила с вопросами. К тому же с ними ужинала Алконост. Как и было обещано, после двух лет смертной жизни ей вернули статус богини, но она не забыла дорогу к матери, которая категорически отказывалась переселяться в Небесный дворец.
Судя по лицу, настроение у мужа было далеко не радостное; Вифания вопросительно посмотрела на дочь, но та пожала плечами, мол, не имею понятия, что на него нашло.
«Дорогой, что случилось?» — наконец не выдержала она.
Золотой император замер, соображая, где находится, а затем принял облик мистера Вейса и сказал, что занят обдумыванием брака принцессы, поскольку ему надоели бесконечные просьбы об освобождении Лотико Фьюстера, и вообще, в преддверии грядущей войны с олимпийцами это предательство с её стороны. Алконост запротестовала, но Золотой император выразительно глянул на неё и пообещал отдать её замуж за небезызвестного ей смертного — мол, ему ничего не стоит вернуть его к жизни. К удивлению Вифании, Алконост не на шутку испугалась и, воткнувшись в тарелку, промолчала весь ужин. Видя, что жена умирает от любопытства, Золотой император заговорил о том, что намерен встретить с Тримурти, в частности с Вишну, чтобы обсудить кое-какие вопросы совместной политики. После этих слов уже напряглась Вифания и постаралась перевести разговор в более безопасное русло.