К тому же нужно было заняться делом. Несмотря на промашку с подвалом, меня по-прежнему не покидало ощущение, что нельзя находиться под открытым небом. Я внимательно оглядела замок, превращённый врагами или временем в руины. Внутренний компас указал на крайний правый проём в нижнем этаже, как на самый безопасный. Между прочим, это был не тот, откуда мы выскочили.
Проверив себя ещё раз, я направилась к выбранному месту ночлега, и троица без промедления последовала за мной. Даже Алекс тихо ругался, но шёл вместе со всеми. Видимо, действовал мой авторитет учителя, которому они с детства привыкли доверяться. Я усмехнулась. Ну да, шипят как змеёныши, а случись что и великовозрастные детки тут же бросаются за помощью к учителям или к родителям, свято при этом веря, что уж они-то обязательно найдут выход из той задницы, в которую они угодили.
Прежде чем войти внутрь чернеющего проёма, я остановилась и посмотрела на дерево. В листве что-то шевельнулось. Оставалось лишь надеяться, что это какая-нибудь безобидная местная живность. М-да, вот только интуиция говорила обратное.
— Не возитесь! Живо внутрь! — рявкнула я на парней, которым не вовремя приспичило пописать.
Они что-то буркнули, но всё же послушались.
Алекс щёлкнул зажигалкой, и я поднесла к её пламени подобранную ветку. Импровизированный факел высветил просторное помещение — где-то метров пятьдесят на пятьдесят. К всеобщему облегчению здесь не было других проёмов, кроме того через который мы вошли. Не было даже окон, только небольшое шестиугольное отверстие в центре куполообразного потолка, на котором, как и на стенах, сохранились остатки росписи; сколько я ни приглядывалась к уцелевшим частям фресок, разобрать что именно изображено было невозможно.
На этот раз нам повезло с ночлегом. Судя по охапкам сена и плоскому камню с остатками чьей-то трапезы, здесь кто-то останавливался и до нас. Человеческих костей я не увидела, значит, интуиция меня не подвела, тут и в самом деле безопасно. Ну а то что холодно, грязно и пахнет пылью, так это пустяки: в детстве мне приходилось ночевать и в худших условиях. Я воткнула догорающую палку в пирамидку из мелких камешков и на всякий случай пнула выбранную охапку сена. Поскольку оттуда ничего не выползло, я без промедления легла и лишь тогда ощутила в полной мере, насколько я вымоталась — физически и душевно. Кто-то зажёг новую ветку и вблизи меня затопали и зашуршали сеном. То и дело задевая меня костлявыми конечностями, Дашка улеглась слева, а Эдик — справа. Алекс, похоже, лёг с другого края, рядом с Дашкой. Я улыбнулась, не открывая глаз. Понятно, я по-прежнему в роли Матушки Гусыни. Детки жмутся к ней, в надежде что она их защитит. Вот дурачьё!
Пить хотелось неимоверно, но я уснула почти мгновенно. Что снилось не помню, но вряд ли что-то хорошее.
Три раза я просыпалась среди ночи и все три раза обнаруживала, что стою у проёма. Насчёт дерева я не ошиблась. По-змеиному извиваясь, его корни тщетно шарили по воздуху, но были не в силах преодолеть невидимую завесу в проёме, что загораживала им путь. Нижайший поклон тому, кто установил защиту.
Но разбудило меня не дерево. Первый раз к нам пожаловали две жар-птицы. Когда я их увидела они уже крылом к крылу сидели на ветке дерева. Крупные такие курицы, размером со страуса, но красоты необыкновенной. Хвосты длиннющие, лирообразной формы; на изящных головках хохолки, похожие на короны. Правда, жар-птицы были не классические: у одной оперение переливалось всеми оттенками синего цвета, а у другой — зелёного. Всё бы ничего, но у птичек были человеческие глаза, которые с недоумением взирали на меня, причём на физиономии зелёной курицы читалось весёлое удивление (не знаю, как это возможно при наличии перьев, но факт), а у синей — надменное презрение, отчего сразу же захотелось настучать ей по клюву.
С явным вопросом в голосе зелёная жар-птица чего-то переливчато чирикнула, но я не поняла, что ей нужно. Тогда они переглянулись и плавно снялись с импровизированного насеста. Ну а я поглядела им вслед и потащилась спать. Кстати, в памяти отчего-то застряло словосочетание такота-дота, единственное, что сказала расфуфыренная синяя курица, причём сказала с явным возмущением. Интересно, что это такое?
Во второй раз к нам пожаловал лангольер местного розлива.
Зубастая жуть, внешне похожая на гигантскую земляную жабу, тоже некоторое время пырилась на меня, а затем потеряла интерес и взялась грызть ожившее дерево.
«Баобаб» протестующе заскрипел, а затем выдернул корни из земли и двинулся прочь со двора. Жаба-переросток ускакала следом за ним, и я снова отправилась спать.
Когда я проснулась в третий раз, на дворе по-прежнему стояла ночь, но в небе появилась громадная луна, потому было светло почти как днём.
Дерево к тому времени уже вернулось. Обглоданное жабой оно выглядело жалко, но сочувствия его вид у меня не вызвал. Уверена, что оно людоед. Заночуй мы под открытым небом, и наутро от нас остались бы одни только рожки да ножки, да и то под сомнением.
Гость, который на этот раз разбудил меня, как и птицы, сидел на ветке. Если бы не чешуйчатые лапы вместо ног и кожистые крылья, торчащие за спиной, я бы приняла его за человека. Когда непонятный гибрид оскалил острые зубы, я понадеялась, что это улыбка, и вяло махнула ему — в знак приветствия и добрых намерений. В ответ он скорчил мне такую мерзкую рожу, что я плюнула на дипломатию, в прямом и переносном смысле, и снова пошла спать.
Не имею понятия, что это была за тварь, но очень надеюсь, что не вампир. Если они здесь водятся, то нам придётся туго. Лично я с ними шашни водить не собираюсь, тем более отпаивать собственной кровью, так что пусть себе ищут другую жертву.
Кстати, почему бы не быть вампиру нетрадиционной ориентации, как любят расписывать слэшеры? Тогда нет проблем, подсунем ему Алекса, и пусть себе женихаются, а мы тем временем слиняем куда подальше. С этой мыслью я рухнула на своё место на лежаке, и Дашка тут же сложила на меня руки и ноги. Стоило мне повернуться к Эдику и он, воспользовавшись моментом, проделал то же самое. Вот гады! Нашли себе спальный валик! Не особо церемонясь, я отпихнула их от себя, но никто из моего детского сада так и не проснулся. Только Алекс что-то пробормотал, и тут же снова захрапел.
Естественно, наутро я была никакая. Выдравшись из сплетения рук и ног Дашки и Эдика, я отправилась на разведку и заодно на поиски Алекса. Он проснулся раньше меня и куда-то уже смылся.
Выбравшись наружу, я первым делом посмотрела на дерево. Оно стояло на прежнем месте и вело себя смирно. Во всяком случае, я не заметила никаких поползновений в мою сторону. Выглядело оно уже не так жалко, как ночью, но всё равно следы жабьих зубов были ещё видны. Из сломанных веток и обгрызенных стволов сочилась молочная густая жидкость, похожая на ту, что добывают из каучукового дерева.
Солнце ещё не встало, на улице было холодно и сыро. Интуиция говорила, что «баобаб» днём безопасен и я, чтобы согреться, в темпе обошла его кругом. Теплее особо не стало, зато к онемевшим конечностям вернулась подвижность.
Только я задумалась, где добыть еды и воды, как сверху раздался сдавленный стон. Это был Алекс, и висел он вниз головой. Нет, его поймало не дерево, а тот здоровенный тип, похожий на рестлера, от которого мы вчера сбежали. Он сидел на том же суку, что приглянулся птичкам и вампиру, и держал нашего злосчастного красавчика за ногу, не спуская с меня тёмных страшноватых глаз. Кажется, его зовут Чак Вейс, впрочем, насчёт имени я не уверена. Чаком его звала жена, значит, это может быть уменьшительно-ласкательное от основного имени или вообще домашнее прозвище.
— Здравствуйте, мистер Вейс, — сказала я, когда затянувшееся молчание стало действовать мне на нервы.
— Кто ты? — последовал вопрос.
— Ирина Боголюбова, — ответила я и осторожно добавила: — И до вчерашнего дня я была свободным человеком.
— Забудь! Со вчерашнего дня вы мои рабы, — «порадовал» меня мистер Вейс и с видом собственника похлопал Алекса по ноге. — Очень дорогие рабы. Я заплатил за вас пятьсот золотых.