Три года назад, во время железнодорожной забастовки, он еще так не думал. Он не хотел, чтобы к забастовщикам были применены репрессии, зато настоятельно рекомендовал им вернуться к работе, поскольку они не имеют права использовать свою силу во вред обществу и уж тем более во вред железнодорожным компаниям, которые не пожалели своих капиталов, чтобы дать им работу: «Совершенно очевидно, что, если бы директора и решились на уступки, они сочли бы недостойной сделку с теми, кто выступает против общественной пользы и безопасности».
И все-таки между карикатурным портерном лидера забастовщиков в романе и благожелательной картиной в статье о Престоне действительно лежит пропасть. Может быть, Диккенс погрешил взглядами, угождая мелкобуржуазному читателю? Нет, это был, в общем, тот же читатель, которому предназначалась и статья. Мне кажется более вероятным другое: роман потребовал множества деталей, и все они укрупнены, тогда как в описании митинга Диккенс ограничился тем, что выразил, основываясь на собственных резонах, свое пренебрежительное отношение к наиболее активным чартистским руководителям, выказал страх перед разгулом толпы и тем, разумеется, угодил среднему классу, которому предстояло принимать живейшее участие в обсуждении социальных реформ на страницах «Домашнего чтения».
Какое место занимает этот роман в творчестве Диккенса? Стремительный успех романа все же не сделал его любимым чтением широкой публики. Однако у него были горячие поклонники из числа очень авторитетных лиц: Бернард Шоу, вообще многим в своем творчестве обязанный Диккенсу, и Ф. Р. Ливис, в последние десяток-другой лет создавший роману чрезвычайно высокую репутацию в академических кругах, которые, надо признаться, к Диккенсу не особенно благоволят. Поскольку читателю возвращают роман забытый, но интересный, предприятие это заслуживает похвалы; но при этом читателю не открывают подлинных шедевров Диккенса, а это достойно решительного осуждения. Относить же «Тяжелые времена» к шедеврам Диккенса — дело рискованное. Чем обычно мотивируют столь ответственный вывод? Краткость, ясная мораль, простота фабулы и характеров, отсутствие юмористических диалогов и побочных сюжетных линий. Да ведь эта пресловутая сжатость объясняется исключительно режимом издания еженедельника, и эту форму работы сам Диккенс считал «губительной», он не возвращался к ней более двенадцати лет — такими выпусками выходил только «Барнеби Радж», но там были более развернутые эпизоды.
Однако ни эта вынужденная краткость, ни спешка, в которой издавался, роман, еще не могли помешать ему стать шедевром. Скорее, наоборот. Но шедевр не вышел.
Мораль романа «Тяжелые времена» сформулирована уже в первых двух главках, где идет рассказ об утилитаристской школе мистера Грэдграйнда, когда дочь циркача Сесси Джуп, ко всеобщему негодованию, не может определить, что есть лошадь, зато образцовый ученик Битцер сразу дает правильный ответ: «Четвероногое. Травоядное. Зубов сорок, а именно: двадцать четыре коренных» и т. д. Противопоставление мертвого мира фактов (мистер Грэдграйнд) миру воображения (Слири и его цирк) дано совершенно четко. Редкий у Диккенса случай, когда удивительно простой сюжет с самого начала подчинен замыслу всего произведения в целом. Но этим, пожалуй, и исчерпываются достоинства романа (хотя еще останется много хорошего и интересного чтения), поскольку недостаток места вынудил автора скомкать и попросту смазать другую общественную проблему, занимавшую Диккенса, может быть, еще сильнее, чем первая, — проблему бракоразводных законов, исключительно жестоких в Англии.
Об этом приходится пожалеть, поскольку и сам роман, и особенно образ Луизы Баундерби, обещавший стать одним из самых интересных женских характеров у Диккенса, приоткрывают новые глубины. Воспитание «фактами» засушило душу Луизы, дочери мистера Грэдграйнда, навязало ей предельно упрощенный, сугубо деляческий, прагматический взгляд на жизнь; по настоянию отца и желая помочь брату лучше устроиться в жизни, а более всего — так и не успев пробудиться от духовной спячки, она выходит замуж за грубого мужлана; потом чуть не падает жертвой пустого лондонского остряка и соблазнителя, поскольку принимает его цинизм за смелое осуждение бессмысленной, как она теперь видит, жизни. Перед нами характер и тема в духе Джордж Элиот. В последующих романах Диккенс даст самостоятельную и глубокую разработку этих психологических аспектов. Но в «Тяжелых временах», как нигде нуждаясь в просторе для размышлений и анализа, Диккенс вынужден обрывать себя и сбиваться на скороговорку до такой степени, что история Луизы лишь намечает проблему, ждущую более глубокого исследования. А дочь циркача Сесси Джуп, своевременно подоспевшая со своей незамутненной ясной моралью и любящей душой и спасшая Луизу, — она слишком долго (даже для такой маленькой книги) отсутствовала, чтобы мы могли составить представление о ее духовном развитии и, главное, поверить в него.