Клерки за беседой.
Диккенс — журналист и редактор всегда — даже в тех случаях, когда он извлекал из фактов весьма субъективные мнения, — заботился о фактической точности, однако у Диккенса-романиста подход к материалу был иной. Конечно, в романе «Барнеби Радж» он старается как можно точнее воспроизвести события бунта 1780 года; верно и то, что зачастую он ставил перед собой насущные публицистические задачи (так, в «Оливере Твисте», например, говорится относительно Закона о бедных, а в «Дэвиде Копперфилде», в тюремном эпизоде с Хипом и Литтимером, осуждается система одиночного заключения). И все же романы Диккенса посвящены прежде всего людям и общественным установлениям — мужчинам и женщинам и объединяющему их обществу — и имеют перед собой более широкие цели, так что детали растворяются в ткани романа, укрепляя мир, созданный воображением писателя.
Хорошо нам запомнившаяся жидкая каша Оливера Твиста, составлявшая весь ужин в работном доме, отнюдь не придумана автором; но почему-то нам так же, если не лучше, запомнился белый жилет жестокосердого джентльмена из попечительского совета: белизна этого жилета ассоциируется с показной и лицемерной безупречностью ее владельца и одновременно напоминает нам о нечувствительности к страданию — точь-в-точь какая-нибудь каменная стена, сверкающая своей белизной в безжалостных лучах солнца. Это лишь один из многочисленных примеров, которые можно почерпнуть из ранних романов Диккенса, когда его образы еще только вылуплялись из обстоятельных журналистских описаний. В более поздних романах факты легче переплавляются в поэзию.
Итак, пребывание Диккенса в Докторс-Коммонс не сказалось особенно заметно в его романах, хотя это было очень странное, поросшее плесенью место — вполне в духе Диккенса. Оно послужило материалом для одного из «Очерков Боза», но эту журнальную юмореску не назовешь художественным произведением. Позднее воспоминание о Докторс-Коммонс вынырнуло среди автобиографических вкраплений «Дэвида Копперфилда», однако там Докторс-Коммонс не более как часть Лондона по соседству с собором св. Павла, где живущий на содержании у бабушки юный Дэвид впервые начинает знакомиться с правдой жизни и где он остается до тех пор, пока алкоголизм мистера Уикфилда и козни Урии Хипа не доводят до разорения Бетси Тротвуд и ее внуку не приходится покинуть эту тихую заводь, это прибежище бездельников, уверенных, что они делают подобающую джентльмену работу. Что до многочисленных церковных и флотских тяжб, которыми, очевидно, пришлось заниматься Диккенсу, то, по-моему, от них не осталось ничего, кроме капитана Катля с его полной неосведомленностью в мореходных приборах, среди которых он живет в лавке Соломона Джилса{21}. Завещания же в романах Диккенса встречаются на каждом шагу: это вызвано вескими социальными причинами и, что не менее важно, мелодраматичностью сюжета; но при этом ни одна «духовная», хотя Диккенс, наверное, много перевидал их в юности, не вызывает у него ни малейшего интереса как юридический документ — все они, как выясняется (включая и знаменитую «духовную» Джарндиса{22}), не более чем сюжетный прием.
Судебное разбирательство: нарушение обещания жениться.
Так же обстояло дело и с конторой «Эллис и Блэкмор», в которой смолоду работал Диккенс. По всем его романам — с «Пиквикского клуба» и до «Больших надежд» — разбросаны, один другого удачнее, образы адвокатских клерков. Некоторые из них поданы сатирически — это ленивые, преисполненные предрассудков и социальной спеси, наглые клерки у Додсона и Фогга; некоторые нарисованы с юмором и симпатией, как, например, Дик Свивеллер (верно, таким был бы и сам Диккенс, случись ему навсегда застрять в конторе стряпчего). Это и молодой Смоллуид из «Холодного дома», обрисованный с враждебностью и презрением; это и мистер Гаппи из той же книги, которого автор странным образом презирает одновременно и за его социальные претензии, подобные тем, какие, вероятно, были смолоду у него самого, и за его примитивные комплексы. Что касается их хозяев-стряпчих, то, за исключением расположенного к людям, хоть и циничного, мистера Перкера, адвоката Пиквика, это галерея отъявленных негодяев, от Додсона и Фогга, Самсона Брасса, Урии Хипа, мистера Воулса до мистера Талкингхорна; лишь под конец, в «Эдвине Друде», появляется улучшенный вариант адвоката — мистер Грюджиус. Впрочем, эти добрые и злые молодые клерки и их хозяева — мастерски выписанные, неповторимые индивидуальности, живущие в своем особом мире: комнаты, где они работают, трактиры, где обедают, пирушки, где в клубах дыма они председательствуют и распевают свои куплеты, суды, где они толкутся, театры, куда ходят развлечься, — все это уводит покоренного читателя в их пропахшие пылью и книжной плесенью, неподметенные убогие конторы, и нам уже чудится запах вина, сала, мясной похлебки с овощами и подогретого бренди с водой, этого неизменного участника всех дружеских бесед. Только их работа остается где-то за кулисами, кроме разве тех случаев, когда в ней запрятаны пружины сюжета: вот он трудится, мистер Гаппи, и готовит разоблачение леди Дедлок.