— Идиоты, это фантом! — догнал путешественников (и разбойников) разъяренный вопль главного, очевидно, Павлина. — За ними! Девчонку взять живьем!!!
Разбойники — ох, Дана Милосердная, лучше бы это были самые обыкновенные, привычные, милые разбойники! — повисли на хвосте отряда. Наемники строго блюли боевой порядок: двое сзади, прикрывая спины, двое спереди, в середине — Жозефина с Фердинандом и слева от них, на фланге — Каталин. Скачка была безумная, благо вымощенный тракт и сухая погода позволяли нестись во весь опор, не опасаясь вылететь из седла на очередной кочке или луже. Преследуемые не давались, преследователи не собирались отступать; нужно было что-то делать, пока в спины не засвистели стрелы — и благодаря колдовству обернувшейся на скаку Жозефины между разбойниками и ее людьми появилась выпуклая линза Щита, обращенная назад. Они пронеслись еще шагов сто, и вместо стрел из-за спин ударил поток чужеродной и злой Силы, обтекший небольшой Щит и обогнавший отряд.
— Стой!! — воздух разорвал крик авангарда, поддержанный Каталин. Она, арьергард и их подопечные успели натянуть поводья, а вот скакавшим впереди повезло меньше: их кони с разлету ударились о невидимую, но абсолютно ощутимую стену поперек дороги, и седоки не удержались в седлах. Один почти сразу поднялся, сжимая меч, второй же не успел выдернуть ноги из стремян, и его придавила собственная лошадь. «Шэнан», — вспомнила Жозефина и быстро ощупала его бережным эмпатическим касанием — будет жить, а значит, сможет чуть подождать, — и развернула коня навстречу нападающим.
Ощущая излучаемую отрядом готовность защищать госпожу ценой собственных — и, конечно, множества разбойничьих — жизней и ясно видя ее свидетельство в полированной стали обнаженных клинков и черном железе булав, враги не стали врезаться в отряд со всего маху, так что разгоряченные кони не столкнулись грудью, а только фыркали и порывались кусаться. Однако битва кипела почти вплотную, и первый натиск наемники, едва успевшие развернуться и прикрыть подопечных, уступили: их начали теснить. Щерясь и весело ругаясь сквозь зубы, северяне держали круговую оборону, прикрывая своими и конскими телами госпожу и мага. Каталин и вовсе заставила юную госпожу пригнуться, чтобы была меньше заметна в гуще схватки.
Почти касаясь лицом луки седла, девушка высмотрела Павлина, который отнюдь не лез в бой, а все больше командовал со стороны, и послала ему в глаза усиленный «светлячок» в надежде, что тот сможет ослепить его. Светящийся шар резво подплыл к цели и остановился там, освещая его чело; Жозефина пожалела, что при ней нет лука — уж больно хороша была мишень. Да, лук бы очень не помешал в путешествии — сколь-нибудь приличным магом она не могла называться никогда, а уж теперь, на фоне Фердинанда, сосредоточенно снимающего перегородившую дорогу стену, и подавно. Что ж, если не владеешь магией, но владеешь оружием, выбор очевиден: одна рука поудобнее перехватила поводья, другая вынула из ножен при поясе черный клинок. Она не собиралась лезть в бой — наемники, разумеется, куда лучше нее владели оружием и искусством битвы вообще, — но защитить себя и того, кто окажется рядом, Жозефина могла и, что еще важнее, была готова это сделать.
Тем временем, прикрываясь сотворенным Жозефиной Щитом, наемники собрались и отбросили нападавших, перевернув расклад с ног на голову, как зеркального валета — теперь они наступали, а разбойники защищались, и, как только показалось, что последнее сопротивление сейчас будет смято, от Павлина размотался в пространство тугой поток Силы — Жозефина едва успела подставить под него Щит. Ударившись о него, направленный луч расплескался брызгами, и все члены отряда разом ощутили непонятную слабость и тяжесть в теле; даже кони начали переступать тяжело и будто нехотя встряхивать гривами. Преодолевая свою собственную немощь, девушка сложила указательные и большие пальцы ромбом перед грудью, поджав прочие к ладони, и резко развела руки — покрывало слабости спало, не успев дать нападавшим сколь-нибудь заметного преимущества, и битва продолжилась так же, как и ранее, — в пользу серебра и лазури. Разбойники, привыкшие нападать нахрапом, из засады, ничего не могли противопоставить обученным воинам в открытом бою.