Виллар и Чарли обходились со мной как с непроходимым тупицей, но Господь свидетель: я вовсе не был глуп. Однако я решил, что уж лучше мне вначале не быть слишком умным. Поступил так я неосознанно - чистая интуиция. Они достали колоду карт и принялись старательно втолковывать мне, что такое масть и достоинство. Задача Абдуллы состояла в том, чтобы играть в простейшую карточную игру с любым добровольцем из публики, пожелавшим испытать свою удачу. Этот зритель - Виллар называл его Простофиля - тасовал и снимал колоду, которая лежала на маленьком подносе на коленях Абдуллы. Потом Простофиля вытаскивал карту и клал ее на поднос рубашкой кверху. В этот момент Виллар дергал за рычаг сбоку у Абдуллы, и тогда из недр фигуры доносились жужжанье и щелканье; на самом деле жужжал и щелкал я, вернее, нажимал левой ногой на специальную педаль. В это же время я должен был рассмотреть, какую карту вытащил Простофиля, - что не составляло особого труда, поскольку он клал ее на экран из орнаментированного стекла, и мне все было видно, - а потом выбрать карту более высокого достоинства из специальной кассы у меня под рукой. Выбрав карту, я приводил в движение левую руку Абдуллы, засовывая собственную руку в легкий каркас, спрятанный у него в рукаве. На другом конце этого каркаса было приспособление, куда я вставлял карту, которая выигрывала у Простофили. Затем я медленно приводил в движение правую руку Абдуллы, которая, приблизившись к колоде на подносе, снимала ее: пальцы Абдуллы действовали как пинцет, я управлял им изнутри специальной рукояткой. После снятия к колоде двигалась левая рука Абдуллы и брала верхнюю карту. В действительности все обстояло иначе, потому что рукав на мгновение спадал вниз и скрывал от глаз зрителей то, что там происходило. Именно в это мгновение я передвигал маленький ползунок, который вкладывал выбранную мной карту в пальцы Абдуллы, тогда как зрителям казалось, что он берет эту карту из колоды. Затем Простофиле предлагали открыть его карту, скажем, пятерку, - а какого-нибудь зрителя просили перевернуть карту Абдуллы: семерка той же масти. Простофиля впадает в прострацию! Публика аплодирует! Бурные овации Виллару: он даже не прикасался к картам, а всего лишь дернул рычаг, который привел в действие Абдуллу - автомат, играющий в карты, научное чудо эпохи!
Все это воскресенье мы работали не покладая рук. Я перестал бояться, так как Виллар и Чарли были мной довольны, и, хотя по-прежнему говорили обо мне так, словно у меня не было ни ушей, ни мозгов, в вагоне установилась веселая и возбужденная атмосфера, и причиной тому был я. Не буду делать вид, будто я мгновенно освоил все премудрости Абдуллы, но даже когда это произошло, меня пришлось учить работать медленнее. Я считал, что главное проделать все как можно быстрее. Виллар и Чарли знали - хотя так и не взяли за труд сообщить мне об этом, - что размеренный и даже замедленный темп производит на зрителей гораздо большее впечатление. Мне еще многое предстояло узнать. Когда я устраивался внутри Абдуллы, моя голова оказывалась на уровне его шеи; здесь в его одеянии была устроена щелочка, чтобы я мог видеть сквозь проволочную сетку, выкрашенную в цвет халата Абдуллы. Я синхронизировал свою работу, наблюдая за действиями Простофили. Мне нужно было научиться жать на педаль, производившую механический шум, который имитировал работу сложной начинки автомата. А ведь ничего не стоило забыть про педаль или нажать на нее слишком сильно, отчего Абдулла жужжал и щелкал чересчур громко. Но самое трудное было так наклонить голову, чтобы увидеть, какую карту выбрал Простофиля и положил на поднос. Как я уже сказал, дно у подноса было стеклянное и снизу находилось зеркало, чтобы я мог разглядеть масть и достоинство карты. Но не думайте, что это было совсем уж просто - света едва хватало. А мне нужно было быстро и без ошибки выбрать правильную карту. Колода карт, точно такая же, какую давали Простофиле, была разложена в кассе, спрятанной в скрещенных ногах Абдуллы. В этой кассе было восемь ячеек, где лежали карты, разобранные по мастям и по старшинству от двойки до десятки, а валеты, дамы, короли и тузы лежали отдельно. Внутри Абдуллы царила темнота, и времени для выбора карты было мало, а потому от меня требовалась немалая сноровка.
Меня это захватило, и я работал без устали, чтобы отточить все до совершенства. Даже сказать не могу, сколько раз мы репетировали, после того как я усвоил общий принцип, но хорошо помню, что наибольшие трудности вызывало у меня управление руками, а любая ошибка здесь вела к провалу всего надувательского номера. Но мы трудились, как трудятся только те, кто занят упоительным делом - выступать перед публикой. Мы ненадолго прервались около полудня, чтобы перекусить; моя доля состояла из кучи сдобных булочек и бутылки молока. Гас запретила держать меня впроголодь и перегружать работой, и я, хотя все еще и был слаб, с голоду, конечно, не умирал.
День выдался жаркий, а в Абдулле было еще жарче. Вдобавок там стоял тяжелый запах из-за папье-маше и клея, и было очень душно. За тридцать шесть - или около того - часов моего заточения я, хотя и не выпил ни глотка, вынужден был мочиться, а это ничуть не освежило атмосферу тесной каморки. Мало того (правда, узнал я об этом немного позднее), прежде Абдуллой управлял карлик, который, вероятно, не очень заботился о своей гигиене, и потому чем жарче мне было, тем сильнее бил в ноздри острый запах разгоряченного карлика. Наверное, меня лихорадило от возбуждения, и, хотя я бы не сказал, что был в тот момент счастлив, меня обуяли жгучий интерес и тщеславие, и ничего лучше этого в моей жизни еще не было. Когда ты, Рамзи, учил меня магии, я испытывал похожие чувства, но совсем не в такой степени, потому что - не обижайся, пожалуйста, - ты делал свои простенькие фокусы из рук вон плохо. А здесь было - по-настоящему. Я не очень хорошо понимал, что это такое, но оно было великолепно, а я составлял его немаловажную часть.
Чарли, отличавшийся жизнерадостностью в той же мере, что и глупостью, старался превратить все это в развлечение. Он брал на себя роль Простофили и в меру своих талантов изображал самых разных Простофиль, каких только мог придумать. Играл он ужасно бездарно, но это было смешно. Скажем, он приближался к Абдулле в качестве дядюшки Зика - чемпиона по юкеру из Центра дураков. Или Банкомета, деревенского рекордсмена по мелкому жульничеству. Или тетушки Саманты, которая ни за что не могла поверить, что ее обдурит какой-то там китаец. У него была целая галерея таких карикатурных образов. Мне пришлось просить его, чтобы он не смешил меня, потому что от смеха я не мог сосредоточиться на работе. А Виллар никогда не смеялся - он был старшим и требовал от меня максимальной сноровки в работе с механизмом. Чарли был щедр на похвалы - он с удовольствием говорил мне, что я замечательный малец, что у меня актерский талант и меня ждет блестящее будущее. Но от Виллара я ни одной похвалы не дождался; он был строг, если я ошибался, и требовал от меня полной отдачи. Меня это не обескураживало. Я чувствовал, что внутри Абдуллы я - в своей стихии.