Андрей не видел Витькиного выражения лица, но видел его руку, лежавшую на подлокотнике кресла, ладонь сжалась в кулак, костяшки заметно побелели, Катька тревожно всматривалась в его лицо.
Бабушка на Виктора не смотрела, и говорила всё так же медленно, нарочито выговаривая каждую букву:
- Ты всю жизнь боялся и ненавидел свою мать, и сейчас злишься на себя за это, потому, что её давно уже нет в живых. Но я могу успокоить твою совесть – из того, что ты о матери помнишь, я могу однозначно заключить, что твоя ненависть была лишь ответом на её неприязнь к тебе. Она категорически не могла любить, хотя, по её мнению, и была обязана испытывать к тебе некие, неведомые ей, материнские чувства. Может быть, именно из-за этого внутреннего противоречия она и пила, и спилась в конце концов. Будучи подростком, ты узнал причину бегства матери из родных мест. Её желание обосноваться вдалеке от больших городов было вызвано тем, что …
Витька отчётливо скрипнул зубами, и сдавленно выговорил:
- Может, хватит об этом? Я уже понял, что вы прекрасно знаете, какое у меня было детство. Но я давно вырос, и не верю в теории о влиянии детских воспоминаний на дальнейшую жизнь человека…
Бабушка с интересом взглянула на Витьку и прекратила пытку:
- Ладно, я больше не буду. Но совсем обойти стороной тему твоего взросления не получится – в этот период было немало приятных и значимых для твоей дальнейшей жизни вещей. Я начала с самых стыдных и отвратительных эпизодов исключительно из врождённого садизма. Иногда просто не могу удержаться – сообщила бабушка и мило улыбнулась.
Виктор снова скрипнул зубами, стукнул кулаком по подлокотнику, но промолчал. Бабушка продолжила рассказывать, но теперь уже быстрее, не вколачивая слова в собеседников:
- После того, как хозяйка дома, где вы жили, отказала твоей матери в продлении аренды, мама была вынуждена устроиться на работу. Она к тому моменту уже числилась некредитоспособной, и не продала тебя на усыновление только по одной причине – тоненький ручеёк финансовых поступлений от её родных был предназначен именно тебе, а не ей лично. В ближайшем моногородке при химкомбинате была школа. В школу требовалась хоть какая-то грамотная преподавательская единица, недобор был громаднейший. Мама в своё время с горем пополам получила бакалаврский диплом, и её приняли с распростёртыми объятьями. Предоставили жильё – флигель, пристройку к зданию школы. Конечно, никаких уроков эта женщина никогда не вела; ученикам, как и прежде, приходилось слушать заунывные типовые уроки Департамента. Но аккредитацию школы пересмотрели, статус повысили, финансирование увеличили, все были довольны.
И вы стали жить в школе. Ты поступил в Первый Класс, и впервые в жизни у тебя появились друзья и приятели. Мать тоже не скучала – её окружали собутыльники из таких же, как она, «благородных неудачников», волею судьбы оказавшихся школьными учителями. Так продолжалось много лет – ты с лёгкостью переходил из Класса в Класс, мать всё больше опускалась. Тебе нравилось учиться, и нравилось жить прямо в школе, вся остальная детвора разбегалась после уроков по домам, а ты развлекался чтением в школьной библиотеке. Приучил тебя к этому занятию один примечательный человек. Он тоже был учителем, но совсем не таким, как мама и её приятели; и тоже жил прямо в школе. У него была какая-то квартира, или что-то в этом роде. Но он предпочитал оставаться ночевать в школьном клубе – ему было тяжело добираться без машины и без помощника домой. В тот момент, когда вы познакомились, ему было уже около семидесяти лет, он тяжело болел и был совершенно одинок. Он единственный из всех школьных педагогов вёл уроки вживую, и рассказывал потрясающе интересные вещи. А когда ты приставал с расспросами и просил рассказать ещё что-нибудь, он предлагал тебе книги, и ты знал, что пока не прочитаешь – он не будет с тобой разговаривать. Школьная библиотека была, кстати, его рук делом. Именно на её создание он и тратил свою зарплату и социальные выплаты…
Бабушка замолчала на несколько секунд, сощурила глаза и поджала губы, было видно, что она сосредоточено размышляет.