Дмитрий БИЛЕНКИН
МИР ДАЛЕКИЙ, МИР БЛИЗКИЙ
© «Комсомольская правда», 27.04.1977.
В апреле писателю-фантасту Ивану Ефремову исполнилось бы 70 лет...
Вокруг его имени еще при жизни сплетались легенды, будто штурмовал он Перекоп, будто капитанствовал под всеми широтами и будто бы обладал даром провидения, что позволяло ему писать о грядущем, как о сегодняшнем дне.
Таков неверный отблеск истины. Подлинные обстоятельства жизни Ивана, Антоновича Ефремова, как всякая правда, куда значительней прикрас. Детство его было недолгим и пороховым. Мальчишку завертела гражданская война, прибила к красноармейской части, где стал он, что называется, «сыном полка» и так дошел до Перекопа. Дальше — лет с четырнадцати — он строил свою жизнь сам. У любимого им Жюля Верна есть роман о пятнадцатилетием капитане. Немногим старше этого возраста Иван Ефремов заканчивает мореходные курсы и выходит в плавание штурманом. Тогда рано взрослели.
Еще в раннем детстве книги фантастов и приключенцев стали для него призывом жизни.
Сам Ефремов казался вылитым героем этих столь им любимых книг. Помню, как при первой встрече меня поразил его высоченный рост, могучий разворот плеч, весь облик русского добра молодца — а был он в те годы уже давно и тяжело болен. При более близком знакомстве ощущение богатырства не рассеялось, наоборот: над подточенным болезнью телом властвовал могучий интеллект и дух.
Эта сила вела Ефремова сквозь преграды жизни к ее вершинам. Юношескую тягу к морю вскоре одолела тяга к познанию тайн земли. Не проплавав и года, он все начинает сначала. Воля служит ему безотказно, а энергии хватит на десятерых. И вот он уже геолог, палеонтолог, ведет свои экспедиции по тем местам Сибири и Гоби, куда прежде не ступал исследователь. Им открыты, раскопаны грандиозные кладбища динозавров в Гоби. Он доктор наук, профессор, лауреат, создатель тафономии — науки о том, где и как искать останки древней жизни на Земле. Путешественник, первооткрыватель, известный ученый — книжная мечта стала явью. Чего больше? В одном из своих очерков Ефремов мечтает побыть караванщиком, чтобы пройти древним азиатским торговым путем. Характерное для Ефремова желание. Человек должен делать себя; идти вперед и вперед, раскрывая в себе все до единого творческие задатки; щедро черпать богатства жизни — еще щедрей отдавать. Ефремову мало, всегда мало увиденного и понятого.
И все нарастает потребность отдавать, делиться накопленным богатством жизни. Он начинает писать, потому что иначе не может. Первые же рассказы Ефремова прозвучали громко. О себе заявил сильный, интересный талант — в том нет сомнения. Мало ли, однако, блистательных заявок! Идут годы. Ефремов-ученый раскапывает своих динозавров, Ефремов-путешественник одолевает пустыни, Ефремов-писатель... Нет, он тоже не сидит сложа руки. Выходят книги «На краю Ойкумены», «Звездные корабли»... Но они где-то на обочине общественного внимания, ими зачитываются в основном подростки.
И вдруг точно огненный болид прочерчивает литературный небосвод! Печатается «Туманность Андромеды». Книга — нарасхват.
Теперь все, что выходит из-под пера Ефремова, идет нарасхват. Его слова ждут с нетерпением. Равнодушных нет. В далеких и близких странах читатель склоняется над страницами его книг. Жизнь не позволила Ефремову обойти всю планету, как он мечтал, за него это сделали книги.
Каков же этот новый, привлекший внимание читателей Ефремов? Его знания кажутся безграничными. Трудно сыскать область науки, в которой он не чувствовал бы себя уверенно. И это не знания дилетанта: раскройте хотя бы «Лезвие бритвы» — да это же несколько значительных диссертационных работ переднего края! Говорят, нынче век узкой специализаций, разлета профессий и знаний, универсалов нет и не может быть... Книги Ефремова — живое тому опровержение.
В них все свое, тщательно, по самым глубоким вопросам жизни обдуманное. Хватает спорного, разумеется, так и должно быть. Книги Ефремова будят мысль. Они неуязвимы для обычного наскока полемики, потому что в них отлив точного и достоверного знания. Ефремов все делал прочно. Во время написания «Таис Афинской» я был поражен его очередной заботой: он хотел точно узнать, где и какая луна такого-то числа светила в ночном небе Афин, куда в полночь падала тень Парфенона. Без этого он не видел обстановку, плохо различал лица своих героев... Зато о далеком прошлом и далеком будущем он уж писал так, словно жил в этом времени.
В творчестве Ефремова ярко воплотилась драгоценная черта русской литературы — традиция ответственности перед читателем, серьезности решаемых задач, общественной значимости написанного. Литература — духовный хлеб человека, иначе относиться к своему делу Ефремов не мог. И мы все больше понимаем, каким он был новатором. Не только в фантастике, которой он дал философское дыхание. Трудно найти другого писателя, в творчестве которого так сплавилось искусство с наукой. Иногда мыслитель, ученый побеждал в нем художника, так было в «Лезвии бритвы»,— он сам предупреждал об этом в предисловии (он знал, что его дни сочтены, ошибочно думал, что это его последняя книга, и хотел сразу выплеснуть все накопленное). Но в других произведениях мыслитель, ученый, художник сливаются. Это относится и к фантастическим произведениям Ефремова, и к его историческим романам. Не всем, понятно, нравилась и нравится его система образов, его стиль — тяжеловатый, по мнению тонких ценителей литературы. Мне его стиль напоминает нефрит, твердый, вязкий, холодноватый на ощупь, таящий в глубине светлое тепло камень. Художественная ткань произведений Ефремова пронизана мыслью. Эта мысль неизменно сложна, много разветвлена, диалектична; ее почти невозможно выдернуть как афоризм. Отсюда ощущение тяжелого, твердого и прекрасного нефрита.