I. После вступительного рассуждения в предыдущем трактате мною, распорядителем пира, хлеб мой уже подготовлен достаточно. Вот время зовет и требует, чтобы судно мое покинуло гавань; посему, направив парус разума по ветру моего желания, я выхожу в открытое море с надеждой на легкое плавание и на спасительную и заслуженную пристань в завершение моей трапезы[204]. Однако, чтобы угощение мое принесло больше пользы, я, прежде чем появится первое блюдо, хочу показать, как должно его вкушать.
Я говорю, что, согласно сказанному в первой главе[205], это толкование должно быть и буквальным и аллегорическим. Для уразумения же этого надо знать, что писания могут быть поняты и должны с величайшим напряжением толковаться в четырех смыслах[206]. Первый называется буквальным, [и это тот смысл, который не простирается дальше буквального значения вымышленных слов, — таковы басни поэтов. Второй называется аллегорическим][207]; он таится под покровом этих басен и является истиной, скрытой под прекрасной ложью[208]; так, когда Овидий говорит, что Орфей своей кифарой укрощал зверей[209] и заставлял деревья и камни к нему приближаться, это означает, что мудрый человек мог бы властью своего голоса укрощать и усмирять жестокие сердца и мог бы подчинять своей воле тех, кто не участвует в жизни науки и искусства; а те, кто не обладает разумной жизнью, подобны камням. В предпоследнем трактате[210] будет показано, почему мудрецы прибегали к этому сокровенному изложению мыслей. Правда, богословы понимают этот смысл иначе, чем поэты; но здесь я намерен следовать обычаю поэтов и понимаю аллегорический смысл согласно тому, как им пользуются поэты. Третий смысл называется моральным[211], и это тот смысл, который читатели должны внимательно отыскивать в писаниях на пользу себе и своим ученикам. Такой смысл может быть открыт в Евангелии, например когда рассказывается о том, как Христос взошел на гору, дабы преобразиться, взяв с собою только трех из двенадцати апостолов, что в моральном смысле может быть понято так: в самых сокровенных делах мы должны иметь лишь немногих свидетелей.
Четвертый смысл называется анагогическим, то есть сверхсмыслом[212], или духовным объяснением писания; он остается [истинным] также и в буквальном смысле и через вещи означенные выражает вещи наивысшие, причастные вечной славе, как это можно видеть в том псалме Пророка[213], в котором сказано, что благодаря исходу народа Израиля из Египта Иудея стала святой и свободной. В самом деле, хотя и очевидно, что это истинно в буквальном смысле, все же не менее истинно и то, что подразумевается в духовном смысле, а именно что при выходе души из греха в ее власти стать святой и свободной. Объясняя все это, смысл буквальный всегда должен предшествовать остальным, ибо в нем заключены и все другие и без него было бы невозможно и неразумно добиваться понимания иных смыслов, в особенности же аллегорического. Это невозможно потому, что в каждой вещи, имеющей внутреннее и внешнее, нельзя проникнуть до внутреннего, если предварительно не коснуться внешнего; и так как [буквальное значение] есть всегда внешнее, невозможно понять иные значения, в особенности аллегорическое, не обратясь предварительно к буквальному. Далее, это невозможно и потому, что в каждой вещи, как созданной природой, так и созданной с помощью искусства, невозможно обратиться к форме прежде, чем будет определено содержание, на котором должна зиждиться форма[214], подобно тому как невозможно получить форму золота, если материя, то есть его субъект, не выработана и не заготовлена[215]; или получить форму ящика, если материя, то есть дерево, предварительно не выработана и не заготовлена. Буквальное значение всегда служит предметом и материей для других, в особенности для аллегорического. Поэтому невозможно достигнуть познания других значений, минуя познание буквального. Далее, это невозможно и потому, что в каждую вещь, будь то создание природы или рук человеческих, невозможно углубиться, не заложив предварительно основания, как в доме или в науке; и так как доказательство есть обоснование науки, а буквальное доказательство есть основание других доказательств, в особенности же доказательства аллегорического, то невозможно приступить к другим, минуя буквальное.
вернуться
...С надеждой на легкое плавание и на спасительную и заслуженную пристань в завершение моей трапезы. — Метафоры корабля и мореходца — излюбленнейшие в поэзии Данте. Ср. примеч. к сонету 59 (CXIV), «Я полагал, что мы вполне отдали...», а также начало «Чистилища» и «Рая» и эпизод с Улиссом («Ад» XXVI). Аллегория корабля и гавани известна была латинской поэзии. Квинтилиан («Об образовании оратора» VIII, VI, 4) толковал иносказательно известнейшее начало оды Горация к Римскому государству:
О корабль, отнесут в море опять тебя
Волны. Что ты? Постой! Якорь брось в гавани.
(I, 14. Пер. А. Семенова-Тянь-Шаньского)
Данте не закончил «Пир». Он оставил это произведение для работы над трактатом «Монархия» и «Божественной Комедией».
вернуться
...Согласно сказанному в первой главе... — Ср. I, 1.
вернуться
...Писания могут быть поняты и должны... толковаться в четырех смыслах. — Здесь Данте говорит «писания» (le scrittura), т. е. прежде всего Священное писание. Мы увидим, что он постепенно распространяет многосмысленное толкование и на светскую поэзию, что совершенно противно духу схоластики. При «грамматическом» употреблении аллегорического толкования первый смысл превращается в фикцию (например, Орфей и его укрощенные звери). В богословском же понимании буквальный смысл не может быть фикцией, но всегда реальностью. «Разница, которую Данте устанавливает между аллегорией теологов и аллегорией поэтов, та же, что у Фомы Аквинского между четырехсмысленным значением Священного писания и поэтической фиктивной манерой выражать истину. Все же, по мнению Аквината, метафорический смысл поэзии принадлежит литературному плану. Данте отступает от Фомы, координируя непосредственный смысл аллегории поэтов с буквальным смыслом теологов и равным образом метафорический смысл поэтов с аллегорическим смыслом богословов» (Chydenius J. The Typological Problem in Dante. Helsingfors, 1958. P. 45—46). Ср. у Фомы Аквинского: «Ни одному сочинению, написанному людьми, нельзя приписать иного значения, кроме буквального». Этот процесс начался в «Пире», был затем теоретически утвержден в письме к Кангранде делла Скала (XIII) и творчески осуществлен в «Божественной Комедии».
вернуться
Первый называется буквальным... [таковы басни поэтов. Второй называется аллегорическим]... — Слова, помещенные в тексте в скобках, представляют реконструкцию издателей «Societa dantesca Italiana». Бесспорен только конец восстановленного текста: «Второй называется аллегорическим»...
вернуться
...Истиной, скрытой под прекрасной ложью... — Здесь Данте говорит как поэт и ритор, принимая употребление «грамматической», т. е. светской, аллегории так, как учили в школах, исходя из античных латинских традиций, особенно традиций школы стоиков. Это толкование рационализировано в «Новой Жизни» (гл. XXV).
вернуться
...Овидий говорит, что Орфей своей кифарой укрощал зверей... — «Метаморфозы» XI, 1.
вернуться
В предпоследнем трактате... — Т. е. в ненаписанном четырнадцатом.
вернуться
Третий смысл называется моральным... — Третий смысл, моральный, или тропологический, применялся к толкованию Библии. Он содержит некий моральный совет или указание.
вернуться
Четвертый смысл называется анагогическим, то есть сверхсмыслом... — Анагогический смысл, как и другие два, аллегорический и моральный, применяются к толкованию Библии. Он открывает, по мнению богословов, связь с вечностью и имеет символический характер. Известны латинские средневековые стихи, которые помогали запоминать толкование по четырем смыслам:
Littera gesta docet, quid credes allegoria;
moralis, quid agas; quo tendas, anagogia.
(Буквальный смысл учит о происшедшем, о том, во что ты веруешь, — учит аллегория; мораль наставляет, как поступать; а твои стремления открывает анагогия.)
вернуться
...Как это можно видеть в том псалме Пророка... — Псалтырь 113.
вернуться
...В каждой вещи, как созданной природой, так и созданной с помощью искусства, невозможно обратиться к форме прежде, чем будет определено содержание, на котором должна зиждиться форма... — Т. е. форма дает бытие существующей в потенции материи (см.: Аристотель, «О душе» II, IV, 14).
вернуться
...Невозможно получить форму золота, если материя... не выработана и не заготовлена... — Второй пример (форма деревянного ящика и его материя) можно найти у Аристотеля; «выработка и заготовление» материи золота в тайниках природы — термин, употреблявшийся в алхимии. Латинское выражение «materia digesta» соответствует греческому «pepsis» (приготовление пищи, варка, созревание, вырабатывание). Греческое слово «pepsis», переведенное на латинский словом «concoctio» (варка, соединение), в арабо-латинском переводе, сопровождаемом комментарием Аверроэса, проникло в комментарии Альберта Великого («О минералах» III, 1), которые были известны Данте. По Аверроэсу, «digestio» (варка, усвоение) есть соединение «страстей» и смесь вещей противоположных, которые мешаются и тем самым умиротворяются, соединяясь в том, что зачато было природой (Аристотель, «Метафизика» IV, 14). Эта смесь вызывает природный жар. Таким образом, для «приготовления материи» необычайно важны — смесь, варка, соединение. Алхимики прибегали к этому процессу для того, чтобы «создавать металлы».