Она вернула ему карточку и, звякнув связкой амбарных ключей, пригласила за собой. Редкие лампочки под изогнутыми абажурами, украшенными витой бахромой, зажигались вдоль лестницы и постепенно гасли за спиной. Лестница была пологая, какая-то очень неудобная, покрытая вишневым ковром. Пару раз дознаватель споткнулся о прижимающие ковер медные прутья.
— Надолго к нам? — спросила без особого любопытства дежурная. И позвала пронзительно: — Любочка, Любочка! Прими постояльца!
— Иду, Клавдия Сергеевна!
Из подсобки вышла девушка в служебном халате, прижимая к себе пахнущую крахмалом стопку постельного белья.
— Добрый вечер…
— Саша, — уловив легкую паузу, представился он.
— Саша, — Любочка кивнула и улыбнулась, оказав приятные ямочки на щеках. — Идите за мной. Клавдия Сергеевна, дайте ему ключи, у меня руки заняты.
— Да вижу уже, — дежурная, вздохнув, вручила гостю ключ, привешенный к тяжелой деревянной груше. — Окна не открывайте. Там у двери висят правила для постояльцев. Доброй вам ночи.
— Надолго вы к нам? — спросила вполголоса горничная, убедившись, что дежурная ушла.
— Не знаю. Пока в командировку, а там будет видно.
— А… Ага. Вот ваша дверь. Или подержите белье, я сама открою.
Лампочка весело вспыхнула, озарив уютный по-домашнему гостиничный номер: обои в розочках, посудную горку, гардероб и диван, застеленный покрывалом в тон задернутым занавескам.
— Там спальня, — Любочка кивнула на приоткрытую дверь, — сейчас постелю. А вы пока умыться можете. Вещи-то ваши где?
— Забыл, — Сашка сморгнул длинными ресницами. — В камере хранения.
— А-а… Вы пользуйтесь тем, что в шкафу и в ванной, — девушка улыбнулась. — А завтра заберете.
— Спасибо.
Он умыл руки и рассмотрел себя в зеркале, вмурованном в кафельную стенку. Улыбнулся отражению. Прислушался, как горничная напевает за работой. Изучил в гостиной ноут и телевизор с широким плоским экраном, но включать не стал.
— Ну вот, отдыхайте, — Любочка отвела со лба русую прядку. — Вам ужин сюда принести или спуститесь в столовую?
— Спущусь… попозже.
Он запер за горничной двери и прошел в спальню. Сел на аккуратно заправленную постель с гостеприимно откинутым углом одеяла. Поставил на колени сделанный под старину, костяного цвета телефонный аппарат. Поднес трубку к уху и стал накручивать диск. Гудки неслись, словно капельки, падающие на блюдце из подтекающего самоварного краника. Потом в неизмеримой дали что-то щелкнуло, и родной, чуть хрипловатый голос протянул:
— Слушаю…
— Настенька, это я.
Какое-то время Саша молчал, переживая всю глубину счастья слышать ее дыхание и стук крови в ухе, похожий на прибой.
— Как вы там?
— Хорошо.
Она закашлялась, и парень встревожился, словно кто-то холодной лапой провел от шеи ко лбу, встопорщив волосы на затылке.
— Я простудилась слегка. Ирочка делает мне уколы.
— Какие… Я приеду на выходные, слышишь? Бабу Степу позови и иди в постель. Без тапочек стоишь на голом полу, правда?
Настя рассмеялась. Трубка мягко брякнула о старую швейную машинку, на которой стоял телефон. Вдали зазвучали шаркающие шаги, и скрипучий голос сурово произнес:
— Але-о!
— Бабушка Стефания, — Сашка заторопился, — что с Настей опять? Какие уколы?
— Витамины Ирочка колет с третьего этажа, — баба Степа откашлялась. — Ты же знаешь, что травы ей плохо помогают. Так, как ты сам?
— Я приеду на выходные.
— Хорошо. Если ты считаешь, что это нужно — мотаться туда и обратно.
— Мне — нужно.
Старая ведьма рассмеялась.
— Ладно. Тогда и расскажешь… впечатления.
Он понял полунамек, попрощался, передал привет коту Тимофею и положил трубку. И долго сидел, поглаживая костяной бок аппарата, приятно гладкий и прохладный. Пытаясь разобраться в той буре, что вихрилась в голове. Понял, что не справится, и отложил на потом. В который раз за этот день подумал: «Пора в парикмахерскую», — и встал, чтобы иди на ужин.
В небольшой столовой, обшитой деревом «под старину», было тоже уютно, но пусто и почти темно. На круглом столике посередине зала, покрытом крахмальной белой скатертью, горела в подсвечнике витая свеча. Золотой огонь дергался на фитиле, высвечивая то лиану традесканции, то решетку потолка, мягко отблескивал на фарфоре, серебре и хрустале. В тяжелых оконных драпировках светились золотые нити.
— Повариха уже ушла, — запела Любочка. — Но закуски остаются в холодильнике: вдруг кто проголодается. Есть оливки, маринованные лисички, крабовый салат. Что подать?