Я показываю на гранатомет, на контроллера и чуть поднимаю руку. Тебе нужно подняться. Брат или сестра, пойми меня, пойми, что мне надо пройти в эту дверь! И я смогу сделать задуманное только если ты, брат или сестра, сейчас умрешь! И я понимаю, что он или она понимает… и выбор тут явно не за мной.
Сердце колотится, отсчитывая секунду за секундой, разгоняя и растворяя адреналин в крови. Сердце стучит, а я думаю о том, как мне добраться до гранатомета. Смотрю на черную и такую нужную байду – и вижу в барабане, сдвинутом чуть вбок относительно ствола, как минимум два оставшихся заряда. Они есть там, и я мог бы положить машину, но… близок локоток – да как укусить?..
Я чуть не упускаю момент, когда серо‑черно‑красное, еще являющееся человеком, встает. Это настоящий человек, а не крыса, человек, который справился с собой, со своим страхом – и готов умереть за то, чтобы жил я. А может, он надеется ,что я успею схватить барабанник раньше и всадить гранату в страуса, спасти нас обоих. Не важно. Среди крыс таких нет – и значит, он человек. Рывком он вскидывает себя вверх и в сторону, кричит от боли – но дарит мне шанс.
Страус, щелкая суставами, поворачивает корпус. Визжит поврежденный сервопривод, воет задний, наклоняющий КОРД к самоубийце, к человеку, решившему дать мне шанс… Данг! Данг! Данг! КОРД грохочет молотом, лупит наверняка – но мимо! Страус поврежден, и, наверное, у него сбит прицел – и болванки с жутким шелестом уходят вправо от кучи. С низкого старта я срываюсь вперед – и в падении цепляю рукоять барабанника. Рывок! Те несколько секунд, что я судорожно верчу гранатомет, пытаясь сообразить, как его взвести и где тут предохранитель, страус тратит на человека. Двенадцать и семь рвет воздух рядом со мной – и взрывает моего спасителя в клочья. Воют сервопривода, щелкают механизмы покалеченного страуса, уже почти довернувшегося ко мне… и в этот момент я, защелкнув на место барабан, нажимаю спуск.
Гранатомет стреляет не так громко – а отдача, смягченная адреналином в крови, не дает ему сильно дергаться. Я сжимаю обе рукоятки – пистолетку и тактическую, под стволом – так крепко, что, кажется, металл сейчас хрустнет под пальцами! Гранатомет стреляет – и мягко проворачивает барабан, подгоняя второй заряд к стволу.
Первый выстрел попадает прямо в стекло триплекса. Не знаю, что там внутри, в болванке, – но вижу, как кратко вспыхивает рукотворное солнце вспышки, кольцом охватывая стекло, как оно закипает, разлетаясь сеткой, как рвется внутрь струя, взрываясь искрами белого огня. Страус дергается, это сбивает его прицел – и первая очередь проходит мимо. Я снова жму на спуск – и не мажу. Вторая граната чуть отклоняется – но путь, пробитый ее сестренкой, помогает. Она ныряет внутрь пробоины в триплексе, бьет в объектив, пробираясь в стальные и электронные потроха страуса – и тот замирает. Только где‑то в глубине, в его башке, все еще потрескивает и плавится что‑то шипяще‑вонючее, выходя из дыр охлаждения густым черным дымом.
– Я убил тебя! – ору в пустоту. Это глупо – но мне нужно выпусть литры адреналина в крови, и я не нахожу другого способа. – Убил тебя, сука!.. Гребаная ты тварь! Попробуй, останови меня теперь!..
И…
В проеме моей двери движение. Гулкий удар резиновой ступни о бетон – и в коридор вдвигается КШР. Он наготове. Он целехонек – и стволы автоматов торчат мне прямо в грудь. Дурак ты, Лис. Орать за шаг до финиша… Как есть дурак.
Когда в грудине вспыхивает болью, а в глаза вдруг бросается тьма, я сперва не понимаю случившегося. А потом…
А потом становится поздно.
Шаги. Я слышу их. Они отдаются в голове монотонным ритмом. Левой – правой, левой – правой, левой – правой…
Но это не человечьи шаги. Они тяжелые, они мнут бетон и что‑то хрупкое на нем, притискивают сотнями кило – и оно лопается под многопудовым весом. Кости? Черепа? Очень похоже…
А еще – покачивания. Я чувствую их – и мне это нравится. Спокойные покачивания. Бережные. Так, будто я в люльке и мать качает меня, напевая плавную песню.
Но…
Я открываю глаза – и вижу кошмар, ставший реальностью. Я шарю глазами по сторонам и понимаю – жаль, что не смог подохнуть раньше.
Меня тащит КШР. Тот самый, который стрелял, который почти убил меня. Печет грудину и ломит ребра – пуля попала точно – но на мне броня и я остался жив. И теперь машина несет меня неведомо куда. Несет бережно, спеленав какими‑то хитрыми утягивающимися бинтами. Несет так, чтобы я видел все, что творится вокруг.
Грохот Гексагона принимает четкие границы и направленность. Я мало что понимаю в работе контроллеров – но вижу, что порядка вокруг теперь больше. Уже меньше взрывов и выстрелов, уже меньше дыма, гари и копоти – а когда мы спускаемся на первый уровень Центрального и выходим в Парк, война и вовсе остается на втором. Здесь же, на первом – все по‑другому.
Номера – мужчины и женщины, подростки и совсем малолетки – идут плотной толпой справа и слева. Текут рекой. Машины – здесь и четырехсотые‑пятисотые, и двухтонники – в копоти, в грязи, в крови убитых ими крыс, вышедшие из боя победителями, бесстрастно конвоируют туго сбитые колонны. Меня несут чуть поодаль от двух таких колонн – и я вижу, что крысы, идущие здесь, уже не вздрагивают и не втягивают головы в плечи. Они бредут, опустив головы, – и понимают, куда их ведут. Отрывистый стук выстрелов уже привычен – хотя как можно привыкнуть к этому? Оказывается – можно…
Первый уровень. Парк. Он огромен – и весь завален телами. Сотни тел. Тысячи. Десятки тысяч. Крыс расстреливают у стен – ставят в ряд или толпой и просто косят из пулеметов. Крыс загоняют в ямы в бетоне – и закидывают сохранившимися молотовыми. Крыс кидают прямо под платформы, идущие за нашим отрядом, – и резиновые траки нещадно плющат их, размешивая в кровавый гуляш, сыро сочащийся на бетоне. Машины зачищают Гексагон от нас, людей. Протокол зачистки запущен, и этому нет конца. Я не какая‑то неженка… но видя все это, весь этот немыслимый ужас, я снова начинаю скользить куда‑то в черную бездонную пропасть. А четырехсотый тащит меня все дальше и дальше.
Когда я выныриваю в следующий раз – я не узнаю окружающего. В первый раз в жизни я в таком месте – и я ни за что не поверил бы, что оно может существовать в Гексагоне. Но догадка уже стучится ко мне в голову…
Я в большой белой комнате. Это дико и непривычно – но все тут белое, светлое или просто бежевое. Из мебели – диван, пара кресел и стол. На одном из этих кресел я и сижу. Этот ансамбль торчит посредине комнаты – все остальное же пространство пусто, и я чувствую, как мне неуютно здесь. Мы – крысы. Мы привыкли к узким ходам и тесным сводам, к серому бетону над головой. Здесь же… больше всего это похоже на жилище какого‑то короля или аристократа.
Странно – но я свободен. Руки и ноги не скованы и не связаны, я могу встать – и рядом не наблюдается охраны. Не пора ли валить? Хорошо бы. Да только куда?.. Я поднимаюсь, снова оглядываюсь по сторонам, надеясь понять, где здесь выход… и натыкаюсь взглядом на человека. Он стоит за моей спиной, у стены, в которой тонким четким волосом виднеется дверной контур. Его не было только что – но теперь он здесь… и я, вдруг узнав его, чувствую словно бы удар под дых.
Этот человек – Армен.
Армен… и не Армен. Теперь он другой. Единственное, что осталось от старого Армена – все тот же острый взгляд карих глаз. Но борода с седыми прядками – чиста и аккуратно уложена. И волосы уже не назовешь патлами – они седы и благообразно падают на плечи. Нет и серого плаща с капюшоном – вместо плаща на нем строгий черный мундир со множеством значков и орлом‑нашивкой на правом плече. Орлом, который, оседлав странную решетчатую конструкцию, смотрит вправо, повернув в профиль свой изогнутый хищный клюв.
Армен усмехается и делает шаг вперед.
– Ну здравствуй, Лис…
– Здорова, Армен, – буркаю я в ответ.
Он кивает на кресло и сам садится напротив.
– Да ты присаживайся. В ногах правды нет…
И впрямь.
Какое‑то время мы сидим друг против друга. Молчим. Армен – с легкой улыбкой, изучая меня так, будто видит что‑то новое; я – без улыбки, угрюмо смотрю на него. Я уже понимаю, догадываюсь, к чему идет, и что, возможно, он скажет сейчас – и летящие вскачь мысли наталкивают меня на все новые и новые открытия. С самого начала все мы, все наши дела были у него под колпаком…