— Это не спасло бы нас, нет. Но люди почувствовали бы, что их правитель с ними. Иногда это все, что нужно, мальчик. А Верити только заставляет маршировать игрушечных солдатиков и без конца обдумывает стратегию. Шрюд же думает не о народе, а только о том, как бы обеспечить безопасность Регала и тем не менее подготовить его к власти на случай, если Верити позволит себя убить.
— Регала? — изумленно выпалил я. — Регала с его нарядами и вечным петушиным позированием? — Он всегда ходил по пятам за Шрюдом, но я никогда не думал о нем как о настоящем принце. Услышать его имя в такой связи было для меня потрясением.
— Он стал любимчиком отца, — прорычал Чейд. — С тех пор как умерла королева, Шрюд ничего не делал, только ещё больше портил его. Он пытается купить сердце мальчишки подарками теперь, когда его матери нет рядом и некому требовать его верности. И Регал пользуется этим вовсю. Он говорит только то, что нравится старику. А Шрюд чересчур ослабил поводья. Он позволяет ему болтаться без дела, тратить деньги на бессмысленные поездки в Фарроу и Тилт, где люди его матери вбивают ему в голову идеи о его значительности. Мальчишку следовало бы держать дома и заставлять давать хоть какой-то отчет о том, как он тратит время. И деньги короля. Того, что он тратит на ерунду, хватило бы, чтобы оснастить боевой корабль. — И потом, с внезапным раздражением: — Слишком горячо. Ты упустишь. Вынимай быстро.
Но он опоздал, потому что тигель треснул, словно ломающийся лед, и его содержимое выплеснулось едким дымом. После этого с уроками и разговорами было покончено.
Наставник не скоро снова позвал меня. Другие мои уроки шли своим ходом, но мне не хватало Чейда. Шли недели, а он все не звал меня. Я знал, что дело не в его недовольстве мною — у него просто было дел невпроворот. Однажды, в свободную минутку, я толкнулся в его сознание и почувствовал только скрытность и дисгармонию. И — сильный удар по затылку, когда Баррич поймал меня на этом.
— Прекрати, — прошипел он, не обращая внимания на мою привычную маску оскорбленной невинности.
Он оглядел стойло, которое я чистил, как будто ожидал, что найдет прячущихся собаку или кошку.
— Тут ничего нет! — воскликнул он.
— Только навоз и солома, — согласился я, потирая затылок.
— Тогда что же ты делал?
— Мечтал, — пробормотал я. — Только и всего.
— Тебе не удастся обмануть меня, Фитц, — зарычал он. — Я не допущу этого, по крайней мере в моей конюшне. Ты не будешь извращать таким образом моих животных. И позорить кровь Чивэла. Заруби себе на носу.
Я сжал зубы, опустил глаза и продолжал работать. Через некоторое время Баррич вздохнул и отошел. Я работал, а про себя кипел от ярости и решил, что он больше никогда не застанет меня врасплох.
Остаток лета был таким водоворотом событий, что мне трудно вспомнить их очередность. Однажды вечером сам воздух, казалось, изменился. Когда я вышел в город, там все говорили об укреплениях и подготовке к набегу. Всего два города были «перекованы» этим летом, но казалось, что их были сотни, потому что истории об этом повторялись и передавались из уст в уста.
— Начинает казаться, что людям больше и поговорить не о чем, — сетовала Молли.
Мы шли по берегу при свете летнего солнца, клонившегося к закату. Морской ветер был глотком приятной прохлады после душного дня. Баррича вызвали в Родники выяснить, почему там у всего стада появились огромные язвы на шкуре. Для меня это означало отмену утренних уроков и много лишней работы с собаками и лошадьми в его отсутствие, тем более что Коб уехал на озеро Тур присматривать за животными во время летней охоты.
Но зато по вечерам за мной меньше следили, и мне чаще удавалось наведаться в город.
Вечерние прогулки с Молли участились. Её отец слабел не по дням, а по часам, ему было не до выпивки, и он каждый вечер рано и крепко засыпал. Молли заворачивала нам кусок сыра и колбасы или буханку хлеба и связку копченой рыбы, мы прихватывали корзинку и бутылку дешевого вина и шли по пляжу к волнорезам. Там мы сидели на камнях, отдававших нам последнее тепло дня, и Молли рассказывала мне о своей дневной работе или делилась последними сплетнями, а я слушал. Иногда, когда мы шли рядом, наши локти соприкасались.
— Сара, дочь мясника, говорила мне, что она ждёт не дождется зимы, потому что ветер и лед хоть ненадолго заставят красные корабли вернуться на острова и дадут нам немного отдохнуть от страха, вот что она сказала. Но тут встревает Келти и говорит, что, может, мы и сможем перестать бояться новых налетов, но все равно придется дрожать перед «перекованными», которые разгуливают по всей стране. Ходят слухи, что теперь, когда в Кузнице больше нечего красть, многие из них ушли оттуда и бродят по дорогам, как бандиты, и грабят путешественников.