Драконам тоже нравилась эта вода. Судя по их сверкающим шкурам, хранители устроили им хорошую баню. Релпда держалась вместе с остальными и блестела, как новая медная монета. Седрик виновато задумался о том, кто же её почистил. Ему следует лучше заботиться о драконице. Но он не умеет. Он и о себе-то не в состоянии позаботиться, куда ему ухаживать за кем-то ещё.
Полоска пляжа в устье ручья была не особенно велика, но места хватало, чтобы драконы смогли удобно устроиться на ночь, а хранители — развести костер. Пламя ещё толком не разгорелось, но на глазах у Седрика двое ребят притащили и бросили туда ветвистый ствол какого-то хвойного дерева. На какой-то миг ему показалось, что они задушили огонек, но затем повалил черный дым, и языки костра взметнулись вверх. Сладкий запах горящей смолы растекался в вечернем воздухе. Волна повалила множество деревьев, раскидав их по берегам реки. Значит, на ночь разведут большой костер, и хранители лягут спать на берегу.
Седрик принюхался и понял, что к запаху дыма примешивается аромат жареной рыбы. У него подвело живот, в желудке заурчало. Он вдруг вспомнил, что чудовищно проголодался и хочет пить, и задумался, где сейчас Элис и Лефтрин. Меньше всего он хотел столкнуться с кем-нибудь из них: с Элис из-за того, что она знала о нем, а с Лефтрином из-за того, что он сам знал о капитане. Седрика беспокоило, что он так до сих пор и не пересказал это Элис. Ему совершенно не хотелось разговаривать с ней, а тем более — разбивать её мечты. Но он не может предать её ещё раз. Не может стоять и молча смотреть, как её обманывают.
Он тихо, почти украдкой, пересек палубу. У двери камбуза остановился и прислушался. Внутри стояла тишина. Почти все сошли на берег, решил он, чтобы воспользоваться редкой возможностью помыться, посидеть у костра и поесть горячей пищи. Седрик открыл дверь и вошел, тихо, словно роющаяся в отбросах крыса. Как он и надеялся, большой кофейник стоял на небольшой чугунной печи. Освещал камбуз лишь свет пламени, пробивающийся в щель под её дверцей. На печке побулькивал накрытый крышкой котел. Должно быть, вечная уха, неизменно греющаяся для команды. Седрик видел, как в котел добавляют воду, рыбу и овощи, но не мог припомнить, чтобы он когда-либо стоял пустым и вымытым. Неважно. Он чувствовал себя так, словно изголодался ещё за те дни, что просидел один у себя в каюте. Достаточно, чтобы съесть что угодно.
Седрик не знал, что и где хранится на тесном камбузе. Двигаясь осторожно в полумраке, он нашел кружки, висящие на крючках, и тарелки на сушилке. Юноша наполнил кружку сомнительным кофе и наконец обнаружил стопку мисок на полке с бортиками. Он взял одну, плеснул в неё похлебки, вынул из мешка сухарь. Вилок и ложек он не нашел. Седрик в одиночестве присел за небольшой стол и отпил кофе.
Слабый, горький, но все-таки кофе. Обеими руками он поднес ко рту миску с похлебкой и отхлебнул через край. Отчетливый рыбный вкус с толикой чесночного духа. Он проглотил еду и ощутил, как в горло хлынуло тепло и свежие силы. Еда казалась прекрасной. Не изысканной или даже вкусной, но прекрасной. Седрик вдруг понял Медную, которая съела подгнившего лося. Когда голод человека или дракона подходит к определенному пределу, любая пища становится хороша.
Седрик доедал размякшие куски рыбы и овощей со дна миски, собирая их руками, когда дверь палубной надстройки открылась. Он застыл, надеясь, что этот человек, кем бы он ни был, пройдет дальше, в кубрик. Но она вошла на камбуз.
Элис посмотрела на него, заглянула ему в миску, молча открыла буфет и запустила руку в корзинку. Достала оттуда ложку и положила на стол рядом с ним.
Так же безмолвно она налила себе кошмарного кофе и остановилась, сжимая кружку в руках. В полумраке он не мог понять, смотрит она на него или нет. Затем Элис вздохнула, подошла к столу и села напротив Седрика.
— Сегодня я несколько часов ненавидела и презирала тебя, — буднично сообщила она.
Он кивнул, признавая справедливость её суждения, хоть и не был уверен, что она видит в темноте его лицо.
— Теперь уже нет, — произнесла Элис без мягкости, а скорее решительно. — Я не испытываю к тебе ненависти, Седрик. Я даже тебя не виню.
— Хотел бы я сказать то же самое, — с трудом сумел выговорить он.
— За долгие годы я так привыкла к твоим остроумным замечаниям.
Мертво. Вот как звучал её голос. Мертво.
— Почему-то сейчас они не кажутся такими забавными, как прежде.
— Я говорил всерьез, Элис. Я стыжусь себя.
— Лишь теперь.
— Звучит так, как будто ты все ещё на меня сердишься.
— Да. Я все ещё сержусь. Не ненавижу — я так решила. Но сержусь я, как никогда ещё не сердилась. Наверное, если бы я тебя ненавидела, то просто ненавидела бы и дальше. Но стоило мне понять, что лишь человек, которого я любила, мог причинить мне такую боль, как вся ненависть тут же прошла. Вот почему я так рассержена.