Лефтрин проснулся в тишине и темноте. Тепло и уверенность, сопровождавшие его во сне, исчезли. Сердце его тосковало по ним. Как редко он переживает их наяву.
— Кельсингра, — прошептал он в тишине каюты и на миг разделил уверенность драконов, что как только они доберутся до этого сказочного города, все станет хорошо.
Возможно ли, что когда они прибудут туда, все изменится? В его сне город был полон людей и жизни. Они с Элис были там дома, вместе, и никто не мог их разлучить. Это, знал капитан твердо, могло быть только сном.
За дверью послышался какой-то звук, тише, чем царапанье Григсби.
— Кот? — озадаченно позвал он.
— Нет, — отозвалась она из темноты.
Слабый свет, ещё падающий в окно, высветил белизну её рубашки, когда Элис открыла дверь. У Лефтрина перехватило дыхание. Она закрыла дверь тише, чем стучало его сердце. Словно призрак, молча приблизилась к его постели, и он замер, гадая, не вернулся ли его счастливый сон, и опасаясь, что проснется, стоит лишь ему шевельнуться. Элис не стала садиться на край его койки. Вместо этого она приподняла уголок одеяла и скользнула к нему. Его рука сама приобняла её. Элис прижала озябшие ступни к его лодыжкам и замерла. Её груди касались его груди, её живот — его живота, она лежала на его подушке, лицом к нему.
— Как славно, — пробормотал он. — Это сон?
— Возможно, — отозвалась Элис.
Её дыхание щекотало ему лицо. Изумительное ощущение, едва заметное, но такое возбуждающее.
— Я гуляла с тобой по Кельсингре. А потом вдруг поняла, что как только мы доберемся туда, все будет хорошо. А если однажды все будет хорошо, значит, все уже хорошо. Во всяком случае, для меня это звучит осмысленно.
Странное спокойствие охватило его, поднявшись откуда-то изнутри. Он подался ему навстречу. Да. Ему это тоже кажется осмысленным.
— Мы гуляли по Кельсингре. У тебя в руке была корзинка. Мы шли за покупками или на пикник?
По телу Элис пробежала едва ощутимая дрожь напряжения.
— Корзина была полной. В ней лежал свежий хлеб, бутыль вина и горшочек мягкого сыра, — откликнулась она и вздохнула. — Мне понравилось, как ты надел шляпу.
— Сдвинул на затылок, чтобы солнце согревало лицо.
— Да.
Элис снова вздрогнула, и он прижал её к себе, хоть и подумал, что они вряд ли могут стать ещё ближе друг к другу.
— Как нам могут сниться одни и те же сны?
— А как может быть иначе? — отозвался он, не подумав, затем вздохнул и прибавил: — Ты нравишься моему баркасу. Ты же знаешь, что «Смоляной» — живое судно?
— Конечно, но…
— Без носовой фигуры, — перебил её Лефтрин. — Знаю. Но все равно живое.
Он вздохнул, и его выдох согрел воздух между их лицами.
— Живой корабль узнает свою семью. Уверен, ты не могла об этом не слышать. «Смоляной» не говорит, но у него есть другие способы общения.
Элис чуть помолчала. Легонько потерлась об него всем телом — а вот и её собственный способ общения.
— В тот раз, когда я во сне летала над Кельсингрой. Смотрела на город сверху. Это был драконий сон «Смоляного»? — наконец спросила она.
— Только он может ответить наверняка. Но я подозреваю, что да.
— Он помнит Кельсингру. Он показывал мне то, что я не могла придумать сама, но это прекрасно соотносилось с моими знаниями о городе. И теперь я вижу Кельсингру только такой, какой мне показал её он. Почему он разговаривает со мной? — чуть поколебавшись, спросила Элис.
— Он общается с нами обоими. И его разговоры с тобой — это знак и для меня.
— Какой знак? — прошептала она.
Лефтрин поцеловал Элис, и её губы податливо разомкнулись. На какое-то время они оба позабыли о вопросе, на который он не знал ответа.
Этой ночью она так и не вернулась к себе. Рано утром Лефтрин разбудил Элис, подумав, что она могла просто забыться.
— Элис, уже светает. Скоро проснется команда.
Большего ему говорить не требовалось. Элис проспала всю ночь, прижимаясь спиной к животу капитана, уткнувшись макушкой ему под подбородок, и он обнимал её, согревая и оберегая. Теперь она даже не оторвала головы от подушки.
— Мне все равно, если кто-то узнает. А тебе?
Лефтрин задумался. Их связь могла вызвать неодобрение лишь у Скелли. Если их отношения с Элис продлятся или станут постоянными, это может сказаться на её наследстве. Вот же странная мысль. Его собственный ребёнок? Он задумался, не огорчит ли это Скелли или, может, рассердит. Не исключено. Но, как бы там ни было, он не намерен отказываться от Элис. И чем скорее Скелли об этом узнает, тем лучше.